Мелкий бес

— Будешь видеть добро в сердце человека, — промолвил Агафон, нависая надо мной. — Ты разожги, распали его в сердце людском, а колечко все мне передаст. Но не пинай балду, бес, коль кольцо всю позолоту сбросит, то тебя сожжет. Смекаешь?

Боги. Клянусь, что слышал точно такой же наказ от Лиха. Да чего они все ко мне прицепились!? Еще и талдычат одно и тоже, пусть и с разных сторон.

— Все, беги наказ выполнять. Кольцо только днем работает.

Книга и посох упали на камень святилища. Белый огонь погас. Я потряс обожженной рукой. И обмер от ужаса. От тряски почти вся позолота слетела с кольца, оставшись парой небольших чешуек.

Глава 27

Я бегом выскочил из леса, промчался через догоревшее поле, где остались лишь черные стебли, и ворвался в хижину волхва. Старик был занят — шил шапку из лисы. Лиса вертелась, норовя укусить мужчину. Живодерство какое-то.

— Старик, беда у меня, — я подскочил к волхву.

— Жив! — вылупил на меня глаза волхв. — Думал, что сгорел ты начисто.

— В плохое дело я ввязался, — я быстро пересказал старику, что со мной приключилось.

Волхв положил на стол перекрученную лису и подошёл к полке со своим барахлом. Он придирчиво оглядел содержимое и извлёк небольшой мешок. Старик отдал его мне и уселся за шитье. Кулак промял притихшую лису, делая в ее брюхе выемку, как раз под небольшую голову.

— И что мне делать с ними? — в мешочке лежали круглые коричневые семена.

— Ты их проглоти, а как тебя Лихо или Свят прикончат, то на могиле вырастет Чертов ладан. — сказал волхв. — Я его соберу, высушу и перемелю. Травка эта хорошо проклятия сводит.

— Ты издеваешься, старый пердун? — я раздражённо швырнул мешочек на полку.

— А других советов у меня нет, — пожал плечами волхв, продолжая выправлять шапку. — Все жадностью твоя. Тебя либо Лихо сожрёт, как окрепнет, либо Свят испепелить, как не нужен станешь.

— Да и хер с тобой, — мрачно бросил я и вышел из хижины.

Время поджимает. Золотые чешуйки почти облетели. Я пустил немного энергии в кольцо. Где-то за спиной послышалось неясное бормотание. Развернувшись, я пошел на голос. Он привел меня к небольшому домику на отшибе деревни. Двор не запущен — застелен доской, накрыт, сараи светлые, будто недавно выстроены. Пнув зашипевшего на меня гуся, я вошёл в сени. Голос стал громче, позволяя расслышать сказанное.

Во грехе живёт здесь муж. Жену и детей колотит.

Я вошёл в дом. Внутри пахло свежим деревом и смолой. Из угла на меня бросился крохотный домовой в обличии мужика с нечесаной бородой. Размером с мышь, а то и меньше. Будучи сильно не в духе, я прижал его лапой к полу и рыкнул:

— Не мешайся!

Выскочившая за духом домовуха с многочисленными выводком, бросилась обратно в щель между печью и стеной. Я выпустил когти, пощекотав затихшего домового.

— Рассказывай, — велел я. — Бьёт хозяин домашних?

Домовой что-то запищал, но я ничего не понял. Видать, слишком мал ещё, к разумной речи неприспособлен. Я пнул духа, отправив ровнехонько к выглядывающим родичам. Разом они скрылись в подполе.

На лавке сидел мужчина с хмурым, скукоженным лицом. Он вытачивали ложку, быстрыми ровными движениями придавая баклуше нужные изгибы. Я даже залюбовался работой мастера. Закончив поделку, он на свету осмотрел ложку и громко заорал:

— Марфа, поди сюды!

На крик прибежала всполошившаяся худая женщина в белом платке. Бледная, почти прозрачная, тень, а не человек. Под глазами залегли глубокие, черные тени. Жена сняла платок. Ого! Весь ее бугристый лоб покрывали свежие шишки и застарелые наросты. Мужчина размахнулся и бахнул ложкой по лбу жены. Раздался звонкий стук.

— Хороша вышла, но сомнение есть, — крякнул ложечник. — Все иди, старшего сынка кликни, у него лоб ровнее.

Спустя пару минут в дом зашёл здоровенный детина. Ему пришлось пригибаться, чтоб войти в комнату. Я присвистнул. На лбу парня была большая вмятина. Такую взрослому человеку не получить. А вот ежели новорожденному дитю крепко стукнуть, пока косточки мягонькие…

— Наклонись, щенок, — велел отец. Ложка стукнула по лбу здоровяка. Ложечник наклонился, прислушиваясь, хотя звук быстро стих. — Нет, хороша, хороша, на ярмарку повезу. Все, пошел прочь.

Насвистывая, мужчина принялся за работу. Я же сидел у него на плече, изредка мешая или подталкивая руку в важные моменты. За час мужчина выточил двадцать ложек, но все вышли кривыми и косыми. С моей помощью, конечно. Но что же делать с ним? Агафон велел зажечь их сердца, но как это сделать, ума не приложу…

В очередной раз, когда прибежала жена и подставила лоб, я взял из ящика, то стоял подле лавки, ложку поувесистей и приготовился. Стоило мужику тюкнуть жену, как я со всей дури вдарил его самого. Ложечник вскочил с лавки и заорал. Бедная жена упала на колени. Мужчина хватал ртом воздух и щупал расшибленный лоб.

— Чур меня чур, — забормотал мужик. — Ты мне Марфа тумака отвесила а?