Читаем Мелкий лавочник, или Что нам стоит дом построить. Роман-биография полностью

– Вот тебе величина сигнала на входе, вот что должно быть на выходе, – написал начальник цифры на бумаге. – Рассчитай усилитель, иди на склад, получи детали и собери его на макетной плате.

К следующему дню Вилен посчитал усилитель. Вроде все сходилось, и пошел на склад. Потом начал делать все, как ему объяснил начальник. В левую руку взял пинцет в правую паяльник, пинцетом прихватил резистор, а горячим паяльником залез в олово и припой и прилепил ножку резистора к лепестку. Подул на лепесток, подергал пинцетом резистор, и резистор не отклеился. К вечеру все, что было нарисовано на бумаге Виленом, было собрано на макетной плате.

– Вот собрал, – не без гордости доложил Вилен начальнику, ставя ему на стол плату похожую на клумбу с растущими вкривь и вкось разноцветными растениями.

– Ну что же, – покачал головой начальник. – Завтра посмотрим, как эта клумба работает.

«Неужели он еще и работать будет?» – подумал Вилен.

– Что нужно сделать, чтобы посмотреть работу твоего чудища? – спросил утром начальник, глядя на сляпанный на макетной плате якобы усилитель.

– Питание подать, – неуверенно сказал Вилен.

– Правильно, а еще?

– Сигнал на вход подать и посмотреть, что на выходе.

– Вон, видишь, стол, на нем ящики железные стоят. Хозяин стола в отпуске. Тащи их к себе.

На одном из ящиков Вилен прочитал: «Блок питания», на другом «Генератор», еще два ящика он узнал – это были частотомер и осциллограф. Когда все необходимые ящики оказались у Вили на столе, Виля чуть не расплакался. В окружении этих железных чудищ клумбочка, собранная Виленом, выглядела испуганной, малюсенькой беззащитной грядкой, а транзисторы, резисторы и конденсаторы на ней – сорняками, ожидающими прополки. Ему вдруг показалось, что эти чудища не оживят макет, а набросятся на его малюсенький усилитель и сожрут его своими крокодильими челюстями. Но делать было нечего, и Виля стал цеплять провода с крокодильими челюстями к нужным местам грядки-клумбы. Сперва он подключил питание, измерил его пятым ящичком, чуть поменьше остальных, под названием вольтметр и выставил нужное напряжение. Затем к входу усилителя прицепил генератор и с помощью частотомера выставил нужную частоту, а к выходу присоединил осциллограф. Сколько ни стучал Виля по осциллографу, сколько ни тряс его, осциллограф показывал идеальную прямую линию. Сигнала не было.

– Нет сигнала, – грустно доложил Вилен начальнику.

– Покажи схему, – сказал начальник.

– Посчитано правильно, все как вас учили, только база у транзистора не должна быть в воздухе. Поставь на вход делитель, – и начальник, не считая, сразу сказал, какой величины резисторы надо поставить на входе. – Потом, когда опять не заработает, подергай пинцетом все паянные тобой ножки.

Вилен припаял делитель, припаял две отвалившихся после дерганья ножки, и случилось чудо, по экрану осциллографа радостно побежала веселая синусоида необходимой высоты и частоты. Вилен удивленно смотрел то на осциллограф, то на неуклюже торчащие из макетной платы транзисторы, резисторы и конденсаторы.

«Неужели, – думал он, – если присоединить этот усилитель к другому какому-нибудь усилителю, а тот присоединить к чему-нибудь вертящемуся и светящемуся, то заработает телевизор и заиграет магнитофон и даже полетит ракета и какой-нибудь прибор передаст из космоса на землю ректальную температуру космонавта?».

Всему этому их учили в институте, но все это было нарисовано на доске и перерисовано Виленом в конспект и казалось Вилену чем-то мифическим и невозможным.

К концу практики Вилен уже уверенно держал паяльник и пинцет в руках, и ему перестали каждый раз говорить: «Причеши плату, опять что-нибудь отвалится», – а в голове Вилена теория потихоньку начала соединяться с практикой.

* * *

Соединение теории с практикой продолжилось на военных сборах. Сборы проходили в реальной бригаде ПВО страны, защищающей очень важную часть ее территории, на этой территории стоял город, в котором стоял завод, на котором строили атомные подводные лодки.

Когда студентов привезли в часть и выдали настоящую военную форму, портянки и сапоги, они почувствовали себя настоящими военными и начали курить и материться прямо у штаба бригады.

– Студенты, прекратить материться, – прозвучала первая команда с крыльца штаба.

– Тут вам армия, а не институт, – прозвучало разъяснение, после чего завыла сирена.

– Ну чего стоите? – продолжил полковник с крыльца. – Ведь тревога, мать вашу, бегом на позиции. Ничего не понимают. Вас бы во Вьетнам.

– А где позиции? – неуверенно спросил хор студентов.

– Сержант, покажи им позиции, – крикнул полковник.

Позициями оказались учебные классы, до которых пришлось бежать два километра.

Кроме строевого командира капитана Горбатюка, никто из офицеров бригады действительно не матерился. Все-таки в ПВО служила военная интеллигенция. Да и Горбатюк матерился, когда на построение приходил выпивши. И мат у него какой-то был скромный и уместный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное