Мелкий принц

В страшное мгновение она обняла его за шею и положила голову на его плечо. Нет! Нет же! Луна полетела чертовым колесом, сердце пропустило пару ударов, а я вцепился в раму, так как пол подо мной показался глубокой водой, в которую я чуть было не соскользнул. Но она скоро убрала руку и отпрянула от него, и в мир вернулся порядок.

Она провела рукой по своим смоляным волосам, и лунного света хватило, чтобы разглядеть браслет в виде краба – на запястье, тоньше которого встречаются разве что у недоедающих детей. Андрей управлял вином как Вакх – ни у кого не пустовала чашка, никто не успевал спросить добавки. Он наигранно картавил и махровым своим голосом распевал несуществующие стихи, как псалмы:

Я сижу у реки,
В реке – тина,
Я люблю Марьяну,
А недавно Инну.

Смех взрывался хлопушкой, и белозубые улыбки подменяли конфетти.

– Дурак, – обиделась невидимая Инна, и ее силуэт скользнул в сторону дома.

Силуэт Андрея пожал плечами и потянулся следом, нагоняя обиженную.

Я отдышался, спустился по лестнице, выключил телевизор, накрыл отца вязаным пледом и обокрал его на одного кота. И с ним, с котом, мы заснули, как неразлучники, вместе, потому что так теплее и проще.

Я проснулся перед самым рассветом от напряженной тишины в комнате. В доме ведь всегда что-то капает да тикает. Открыв глаза, я обнаружил тяжелое молчание всего. Кот не спал. Он лежал сфинксом и таращился в окно. Розовое принялось обволакивать синее, и лесополосу вдалеке уже можно было отличить от небосвода. Я присел и прилип лбом к окну. Андрей на соседнем участке стучал в тонкие стекла ее террасы. Зажегся свет, сначала яркий, затем погас, и включился другой – мягкий. Если бы кот имел имя и был собакой, я скомандовал бы: «Фас!» Скомандовал бы, не раздумывая. Но кот обыкновенный и я не отводили глаз и ждали злополучной развязки. Она появилась в окне, вернее половина ее, закутанная в платок. Он еще что-то говорил, но она толкнула его и рассмеялась, а он повалился в кусты. Андрей упал, как падают пьяные, не вбирая голову и не закрываясь руками, и, пролежав с десяток моих сердечных ударов, под ее громкий смех встал, потирая затылок, и зашагал прочь от окон, обиженный и шаткий. Перед тем как повалиться на ствол липы и уснуть, он остановился и нацарапал на ставне ключом. Был ли это ключ и что именно вырезал Андрей, я не смог бы разглядеть. А она… Она выдохнула утренним паром, повела рукой по росе на листьях неприбранной смородины и зачем-то щелкнула языком о верхнее нёбо. И скрылась, звучно хлопнув окном, не стесняясь ни самого хлопка, ни дребезжания стекол, переполошив ворон. Те разорались, а я уронил голову на подушку и выдохнул, как не выдыхал никогда. Пронесло. Миновало. Господи, спасибо тебе! И, стащив с подоконника обреченного на объятья кота, заснул снова, не прекращая водить пальцем за его настороженным ухом.

* * *

Утро еще валялось по земле, не согнанное днем. Было тихо и тепло, и гомон невидимых насекомых не прерывался. Я развалился на скошенной липкой траве за воротами. Рядом стоял мужик в майке на лямках, в каких бьют жен. Он отдыхал. Подбородок его упирался в грубые руки, а те лежали на тупой стороне косы. Под их тяжестью черенок вошел в мягкую почву. Я отчего-то подумал, что вот брось он сейчас косу и забудь про нее, она пустила бы корни и к моим годам этак сорока разрослась бы в дерево. В клен ли, в тополь – неважно. Мы смотрели с ним в одну точку, в крошечную Ленку, которая преломлялась в знойном воздухе и увеличивалась. Наступал жаркий выходной.

Лена уселась рядом. На ней была короткая желтая юбка, которую она все время нервно одергивала. На колени, по-детски усеянные синяками, она положила коробку зефира.

– Угощайся.

Я послушался. А мужик промокнул клетчатым платком затылок и стал косить дальше.

Не будет дерева, подумал я. Ничего не вырастет, не прирастет, не срастется.

– Пойдем к тебе чай пить, – предложила Лена и неуверенно хохотнула.

– Не, там отец, – соврал я, зная, что он был на пруду задолго до моего второго пробуждения.

– Угу, – и, внезапно поцеловав меня в губы, вскочила и побежала обратно домой, бросив зефир.

Мужик посмотрел на меня и хмыкнул. А я так и лежал. Лежал и ждал. Вчерашней машины у ее забора не было. Осталась только продавленная колея в сорной траве.

– Уехал, – и улыбка с меня не сходила, будто она была хозяйкой лица, а не наоборот. Я скалился с тех самых пор, как час назад вышел из калитки.

В прошлую субботу, в третий день моей влюбленности, она ходила в магазин, а я следил за ней из окна второго этажа до тех пор, пока поворот у леса не скрыл ее. А сейчас, почувствовав свое таинственное участие в изгнании чужака, я отважился на немыслимый подвиг: я заговорю с ней! Заговорю! И начну со «здравствуй», потому что это среднее между «привет» и «здравствуйте».