Мельничная дорога

– Кэти заканчивает работу в три часа, и у нее есть своя семья, о которой ей нужно заботиться.

– Это нечестно! – возмутилась я, повышая голос. – Ты сажаешь меня на цепь, хотя я ничего плохого не сделала.

– Ничего плохого не сделала? – повторила мать и скользнула многозначительным взглядом по своей ноге. – Не смеши меня, Ханна! И не веди себя так, будто тебя наказывают.

– Но именно это и происходит. – Я была готова расплакаться. – Меня наказывают.

Мать не выдержала и закричала – звук был похож на резкий скрежет и вылетал откуда-то из глубины горла.

– Если помощь по дому называется наказанием, то я каждый Божий день терплю наказание!

Другого выхода моей злости не нашлось, и я заорала на нее:

– Чтоб ты сломала свою шею!

Потрясенное молчание и мгновение такой тишины, словно в комнате остановились все часы. А затем мать подалась вперед и сильно ударила меня по лицу. В каком-то смысле пощечина принесла облегчение, потому что я смогла разреветься, и то, что накопилось внутри, нашло выход в яростно покатившихся по щекам слезах. Все во мне сжалось от боли несправедливости.

Я вскочила с кровати и, бросившись к двери, услышала, как отец крикнул мне вслед:

– Ханна, сейчас же вернись и извинись!

– Пусть убирается, неблагодарная дрянь! – завопила мать.

Когда я, рыдая, рухнула на кровать, то нисколько не сомневалась, что жизнь кончена и ничего больнее быть не может. И из-за матери я никогда не буду близка с Мэтью Уивером.

По всем трем пунктам я оказалась не права.

Могло бы сложиться все иначе, если бы в тот день мать не сломала ногу? Если бы я тогда поехала с Джен к Пэтчу, если бы в 1982 году узнала Мэтью Уивера раньше, если бы мы четверо сдружились, то какой бы наивной я ни была, пусть не сразу, но поняла бы, что придуманный мною и реальный Мэтью не имеют между собой ничего общего.

Но вместо этого восемь недель, пока срасталась материнская нога, я продолжала тешиться фантазиями. Восемь недель мысленно рисовала еще более сложного Уивера и сгорала от несправедливости жизни в то время, как братья свободно погружались в вечерний дурман после праведных дневных трудов, когда, по словам матери, упорно изучали семейный бизнес.

Неужели? Как бы я ни любила братьев, прекрасно понимала: семейный бизнес они изучают примерно так, как я тайные приемы ниндзя. Редко кто-либо из них уходил на пару часов на цементный завод. Хотя случалось, что Паули пропадал надолго. Это означало, что у него возникли проблемы с приобретением травки – отец давно взял в привычку потихоньку выпроваживать поставщиков наркотиков.

Таким образом, вместо того, чтобы ближе познакомиться с Мэтью и Патриком, мне восемь недель пришлось терпеть роль Золушки и заниматься хозяйством. Томясь по своему принцу, я таскала матери напитки и каждый день готовила с отцом обед – классические мамины блюда: французский луковый суп с рулетом (суп продавался в обезвоженном виде в пакетах), кастрюлю лапши с тунцом, сдобренную натертыми сырными рыбками-крекерами, и любимые братьями венские сосиски с чили.

Восемь недель в школе я одержимо обсуждала с Джен свое положение. Встречался ли Мэтью со мной глазами, когда проходил по коридору? Что означал его взгляд? Почему он часто проводит рукой по волосам? Потому что поблизости я или просто так? Не является ли тайным знаком то, что Мэтью надел в этот день джинсовку?

Восемь недель продолжала себя накручивать, пока с ноги матери не сняли гипс, и в тот же день наблюдала, как Джен на перемене прогуливалась с Мэтью и Патриком, а я, оставаясь в стороне, удивлялась способности подруги ходить и внятно артикулировать. Она договаривалась о встрече в доме Макконелов следующим вечером. Когда вопрос был улажен, Мэтью помахал мне рукой и дружелюбно хмыкнул. И я с живостью чуть не падающей в обморок девицы тоже помахала ему рукой.

Следующим утром, выходя из автобуса с Джен, я едва сдерживала переполняющие меня эмоции. Взгляд метался по сторонам в поисках его, взлетел по лестнице через две-три ступени и наткнулся на Мэтью.

Стоп! Он там не один – с ним она. Они там вместе.

Мэтью и Кристи. Мэтью и Кристи целовались.

Впервые в жизни я испытала физически ощущение, что мое сердце разбито.

Нью-Йорк, 2008

Патрик моргнул, ощутив себя двенадцатилетним мальчишкой, смотревшим на картину, до которой не мог дотянуться.

Невероятно, но за столиком в ресторане действительно Мэтью, только на двадцать шесть лет старше, зачесанные назад темные волосы слегка поредели. Он был в костюме и галстуке, хотя его наряд оставлял впечатление небрежности: галстук в диагональную полоску, рубашка в клетку, платок в нагрудном кармане в горошек.

Броситься на него, ударить по голове камнем, подставить себя под сорок девятую пульку…

Патрик опустил голову. Стекло, вилка, нож.

Схватить расщепленную ветку и загнать глубоко в грудь. Достать из-под брезента рогатку и выстрелить в глаз…

Не получится. И тут Мэтью произнес: