Мельничная дорога

Ханна вызывала бурю желания. Ночные мечты о ней под одеялом бередили разные органы чувств. Яркие глаза, то, как она смеялась, полные губы. Клянусь, в темноте спальни я даже улавливал ее запах – женский мускус, от которого обрывалось дыхание, и желание становилось настолько острым, что я мог ощутить его на вкус. Я хотел прижаться к ее коже, слиться с ее губами, чтобы наши тела соединились.

Однако чувства к тебе, Пит, были глубже. Меня тянула к тебе не слабость плоти, а сила в костях. Ты был частицей души, заполняя во мне пустоту. Ты мне требовался не как наркотик, а как свежий воздух, как рыбе вода.

Представляю, что подумают многие, прочитав эти строки. Скажут, что ты был мне вместо отца; мое чувство к тебе расцвело потому, что мне не хватало отцовской любви; мой собственный отец относился ко мне равнодушно. Но мне безразлично, что решат люди. Я всегда любил тебя, Пит, ради тебя. А если ты ликвидировал в моем мире брешь отцовской заботы, то стал мне от этого только дороже.

С теми, к кому я горел желанием, бывало по-разному – случалось, я испытывал к женщинам непреодолимую страсть, случалось, глубокую тягу к мужчинам. Любил мужчин так же лихорадочно, как подростком хотел Ханну, обожал женщин всем нутром – тем чувством, какое заставляло меня боготворить другого за его ум, сердце, за ощущение чего-то магического в душе.

Так пусть никто не называет тебя фигурой наподобие отца, Пит. Ярлыки, как ты выразился, хороши на банках с консервированным супом. Я же никогда не позволял другим навешивать ярлыки на меня.

Я любил, вот и все. Разве с другими не так? Нужно ли искать слова, чтобы это объяснить? Неужели это так трудно понять?

Может, люди просто боятся? Только чего? Я никогда не боялся.

На следующий день родители Хитрюги повезли нас отмечать окончание учебного года. Взяли брата Хитрюги, Шона, и его друга, соседского мальчика Кайла.

Отец Хитрюги предложил заехать за мной, но я не хотел, чтобы Макконелы увидели, в какой дыре живу, и я покатил к ним на велосипеде. А потом мы, четверо парней, уселись только что не на коленях друг у друга на заднем сиденье «Импалы», и меня притиснули лицом к стеклу. Путь пролегал по нескольким улицам, на которых раньше я не бывал. Ребята играли на подъездных дорожках в баскетбол, фонтанчики разбрызгивали на газонах воду. Все, как обычно. И вдруг я увидел нечто такое, что заставило меня обернуться. Мы двигались по улице Дорога высоких сосен и еще не успели свернуть на Мэйн-стрит. На подъездной алее стоял зеленый грузовик с большим изображением кленового листа в золотом треугольнике. Машина свангамской службы охраны природы, грузовик Пита.

Я старался запомнить, где отец Хитрюги свернул на Мэйн-стрит и припарковался.

– Превосходное заведение, – заявил он с таким видом, словно только что победил на выборах. – Вон там, через улицу.

Хотя меня и притиснули к выходящему на другую сторону окну, я прекрасно знал, что́ находится через дорогу. Вылез со всеми из машины и смотрел на закусочную «Голубая луна» с таким чувством, будто у меня в животе тяжелый камень. Мать Хитрюги заметила, что я пячусь.

– Что с тобой, Мэтью?

– Ничего, миссис Макконел. Просто… тут работает моя мама, вот и все.

– О! – Мать Хитрюги повернулась к мужу. – Джо, – произнесла она на пол-октавы выше, чем требовалось. – Ты знал, что мать Мэтью работает в «Голубой луне»?

Джо Макконел крутил в руке ключи от автомобиля.

– Нам вовсе не обязательно… то есть я хочу сказать…

– Все нормально, – перебил я. – Мать с радостью с вами познакомится, Джо, извините, мистер Макконел. Она собирается за вас голосовать.

– Очень приятно, – пробормотал отец Хитрюги. – Кэрри, скажи, это же приятно.

Я сидел на краю голубой банкетки рядом с Хитрюгой. Напротив нас устроились Шон и Кайл и сражались в принесенную с собой детскую игру – кто дальше запустит какую-то штуковину из соломки. Все обернулось ужасно, как я и представлял: заметив нас, мать поспешила в нашу сторону – поправила передник, прическу и вела себя с родителями Хитрюги самым почтительным образом. А те держали себя так, словно все трое дружили с колледжа. В какой-то момент Шон спросил, правда ли, что официантки плюют в напитки клиентов, если те им не нравятся. Когда настало время заказывать еду, Кайл попросил стандартный сандвич, а затем отказался от него, потому что не знал, что его прослаивают помидорами. Все это время мать с приклеенной на лицо нервной улыбкой хлопотала вокруг нас, точно безмерно гордилась мною – только, заметьте, не как личностью, а человеком из свиты уважаемых росборнских королевских особ. Кайл во второй раз отказался от сандвича: «В этом тоже чувствуются помидоры, а я терпеть их не могу». Но самое страшное случилось, когда мать убирала тарелки. «Патрисия, – обратилась к ней Кэрри Макконел… Пожалуйста, зовите меня Пэт… О, как мило. Так вот, Пэт, мы бы хотели как-нибудь пригласить вас с мужем на ужин. Ведь наши сыновья так дружны. Что вы на это скажете?»