Мельник ностальгии (сборник)

9. Алберту де Оливейра, однокурсник и близкий друг Нобре, почти его алтер-эго, Антонио говорил, что Алберту ему ближе брата. Они познакомились в университете в Коимбре (1888 г.), когда Нобре уже исполнился 21 год, а Алберту было всего 15 лет. Естественным стало поклонение Алберту, восхищённого талантом Нобре. Он был редактором журнала «Новая Богема», просуществовавшего с февраля по апрель 1889 г., главной задачей которого было знакомить читателей со стихами Нобре и отражать атаки критиков на его творчество. Их разрыв (1893 г.) очень сильно ранил поэта. Альберту, несмотря на эту ссору, сохранил до самой смерти большую любовь к Нобре как к человеку и восхищение им как поэтом. Причины разрыва, по-видимому, крылись в «повзрослении» Алберту, в связи с чем он стал иначе оценивать своего друга с его своеобразным восприятием мира, со стихами, в которых переплетались правда жизни и вымысел, с его повышенной чувствительностью и эмоциональностью поэта. Алберту хотел видеть своего друга счастливым, помочь ему, постоянно раня его при этом своим непониманием трагичности, заложенной в самой основе таланта и личности Антонио Нобре. Вот, что он писал брату поэта вскоре после смерти Антонио Нобре: «…привыкнув к тому, что он всегда преувеличивает свои страдания, я думал – так обстоит дело и на этот раз, думал: он проживёт ещё много лет, если будет о себе заботиться… Я ошибался. Несчастный от рождения и по причине своего характера, он не мог встретить в этом мире ни радости, ни покоя. Вся его жизнь была безнадёжной борьбой с самим собой, в которой он не мог выиграть. Я помню, как видел его грустнее день ото дня, без каких-то особых причин для этого. Я уже знал, что жить можно только, смиренно принимая всё, что приносит судьба, довольствуясь тем, что даёт нам Бог сегодня. И никогда не видел его ни смиренным, ни довольным. Такая душа не может жить, она убивает себя каждый час…. У меня не было зла против него, когда он перестал быть моим другом. Он выбросил прочь меня, так любившего и ценившего его, как выбросил прочь своё счастье, свою молодость, даже свой талант. Я всё прощал ему, потому что жалел его, обречённого на несчастья, тогда как я видел мир другими глазами, был счастлив и хотел бы помочь ему тоже быть счастливым. Бедный Антонио! Я хотел бы, чтобы его душа, очищенная болью и смертью, смогла бы понять меня. Дай ему Бог в ином мире то, что он не встретил здесь.».

10. Антонио Омень де Мелу (Агеда), один из самых близких друзей Нобре в Коимбре, также входил в группу «Новая Богема», друзья звали его «Той».

Путешествия по моей земле

1. Дору – приморский район Португалии на севере страны.

2. Траз-уж-Монтеш – район на севере Португалии (Alto Douro), малонаселённый и славящийся восхитительной природой. Благодаря своей относительной изолированности, народ здесь сохранил многие культурные традиции старины.

3. Новелаш – дорога, которая начиналась от станции Пенафиел, расположенной в местечке Новелаш, и вела к городам Казайш и Сейшу.

4. Казайш – станция в те времена, принадлежавшая сёстрам Андрадеш. В этом доме Антониу Нобре жил и во время своей болезни, навещаемый родными и друзьями.

Дон Неудачник

1. «Бедный Шику» – дон Франсишку де Соса Коутинью (Шику толстяк – компаньон Нобре в Париже в пансионе на Школьной улице.

Моя трубка

1. Как уже говорилось, это была башня Суб-Рипаш, одна из башен старинной крепостной стены Коимбры. Нобре жил в ней всего неделю, но этого хватило для превращения этой башни в легенду, в одно из самых известных мест в Коимбре. Она впоследствии была названа Башней Анту. Брат Антонио – Аугушту Нобре воспроизводит строки из неотправленного письма поэта: «… Башня каждый раз всё более меня зачаровывает. Какое наслаждение – жить в этих четырёх стенах, стремящихся ввысь! Осенью – красный свет закатов, входящих внутрь, шум бегущего по старому мосту поезда, зимой – настоящая «домашняя» жизнь у огня: сочинять поэмы александрийским стихом или читать письмо от друга, доставленное по адресу «Башня

Анту – Суб-Рипаш»… Настолько велико моё восхищение моей башней в эти дни, что это переходит в одержимость, в наваждение, я пишу карандашом на всех сводах, на всех дверях, во всех углах: «Анту!» «Анту!» «Башня Анту!». Касаюсь стен, словно хочу оставить в них часть меня самого, ложусь на пол, вытягиваюсь во весь рост, чтобы всё моё тело наполнилось Башней – такова моя любовь к ней. Не Башня Давида, если бы их можно было сравнивать, не та высокая башня, чьим инженером в своём воображении я был, мечтая воздвигнуть её на скалах побережья Доброй Вести…».