Мельница

I

— Енни, Енни, Енни, Енни… Ен-ни, Ен-ни, ми-ла-я Енни!

Это Ханна звала свою ручную косулю.

Они с мельником стояли на опушке высокоствольного ельника в каких-нибудь ста шагах от дома лесничего. Ханс поил из колодезного корыта двух жесткогривных пони, от рыжих спин и крупов которых, как туман над полем, поднимался на солнце золотистый пар, а с одной из морд, только что вытащенной из корыта, искрами падали капли. Одновременно во мраке конюшни, что располагалась прямо в жилом доме, белела рубаха лесничего, вешавшего на крюк у дверей сбрую. Между передней стеной дома и зарослями орешника, из которых пробивались новыми побегами молодые дубки, начиналась проселочная дорога к морю. Она шла вдоль небольшого поля (оно было почти до подстриженных тополей бархатисто-коричневое от свежей вспашки), и плуг, застывший на краю придорожной канавы, отмечал место, где недавно прервали работу низкорослые лошадки. На блестящей поверхности пролива отражалось два-три белых облачка. Сентябрьское солнце беспокойно играло, переливалось в пятнисто-бежевых кронах буков над поросшей мхом крышей, и в то же время его свет широкими потоками лился сюда, к подножию елей.

— Енни, Енни!..

У Ханны была оригинальная манера кричать: можно сказать, в ее зове прослушивалась определенная мелодия. Первые три-четыре раза слово «Енни» вырывалось залпом, крещендо, на одной ноте, затем, после небольшой паузы, голос поднимался октавой выше и спускался полутонами до заключительного «милая Енни», причем теперь слова разделялись и каждый слог произносился с нажимом, так что крик этот звучал особенно звонко и разносился по всему лесу. Он был удивительно вкрадчивым, призывным и нежным, и мельнику нравилось слушать его, как нравилось слушать музыку, передающую бодрый настрой леса… но нет, в той музыке трепетала валторна и чувствовалась возбуждающая, первобытная жестокость охоты, тогда как Ханнин зов был осторожен и смиренен, она словно мягко заклинала лес.

— Сегодня Енни не хочет приходить, — сказал мельник, надеясь, что это промедление животного заставит Ханну еще много раз кликать его.

— Если она вообще меня слышит. Возможно, другие отогнали ее подальше.

— Какие другие?

— Другие косули. Многим из них не нравится, что она приходит сюда; вероятно, еще потому, что на ней ошейник.

— Неужели такое бывает?

— Да, не далее как вчера наш работник видел трех гнавшихся за ней косуль. Но Енни бегает быстро.

Они не спеша миновали ельник и теперь стояли на почти совсем затененной поляне.

Прямо перед ними высились буки. Яркое солнце золотило их кроны, бронзовые с зелеными проплешинами, сквозь которые тут и там просвечивали облачка, а ниже освещало стройные серые стволы, выхватывая их из чащи, в которой они пытались спрятаться. В самом низу, не обращая внимание на сезон, зеленели кусты орешника, боярышника и буковые сеянцы — их цвет был по-летнему насыщен и сочен.

Время от времени над головами мельника и Ханны проносился шорох хвои или пахнущий смолой, бодрящий порыв ветра, который сдувал девушке на щеку пряди шелковистых волос. Она была одета в широкое и свободное темно-синее платье, собранное в талии кожаным ремешком. На голове сидела — довольно залихватски-серая вязаная шапка, и этот мальчишеский головной убор придавал ее спокойному лицу проказливое очарование.

Она снова позвала Енни, на сей раз видоизменив зов.

— Что вы сказали? — добродушно улыбаясь, переспросил мельник.

— Я сказала: «Козочка». Это ее ласковое прозвище. Она ведь попала ко мне совсем малышкой, и я до сих пор называю ее этим именем.

Сзади донеслись торопливые шажки: прибежал Ханс, а за ним — Гектор, белая с коричневым охотничья собака, которая начала прыгать на своего друга мельника.

— Что, Енни не хочет приходить? — спросил запыхавшийся Ханс.

— Наверное, она сегодня забежала в глубь леса, — ответила Ханна. — Мы можем сходить на другой край и покричать там, хотя я была уверена, что она где-то рядом.

Приставив руку ко рту, она закричала во все горло.

— Не стоит напрягать голос ради нас, — сказал мельник. — Вы же можете охрипнуть.

— Нет-нет, ради этого я готова кричать хоть час без передышки. Да и Хансу хочется посмотреть Енни.

— Ой, тетушка Ханна! Если б вы знали, как хочется! — умоляюще проговорил мальчик.

Когда они наведывались к лесничему, Енни была либо в доме, либо на конюшне… или вообще еще не приходила из лесу, поэтому Хансу было очень любопытно присутствовать при том, как «тетушка» вызовет животное из лесных дебрей. Вот почему он с трудом выдержал на своем посту у поильного корыта, пока пони не напились всласть и не побрели к воротам конюшни.