Мельница

И тут Гектор вскинул голову и принялся резко, отрывисто лаять. Все трое напряженно прислушались и вскоре уловили слабый, далекий звон колокольчика, который, однако, быстро приблизился. Вот что-то мелькнуло среди листвы и выскочило на поляну: темно-рыжая косуля длинными, элегантными прыжками торопилась к Ханне. С криком «Енни!» та захлопала в ладоши, радуясь как дитя. Косуля с налету сунула острую морду Ханне между ладонями, потом стала тереться ей о бок и принимать ее ласки. Принимать же ласки от посторонних она не хотела, так что, когда Ханс попробовал погладить ее по спине, косуля вывернулась и убежала. Она игнорировала и Гектора, который прыгал вокруг, подбивая ее на игру.

Все пошли обратно к дому, где лесничий обтирал пони пуком соломы. На одной из крайних елей висела подстреленная другая косуля, между еловыми корнями запеклась лужица крови. Мельника поразило, что Енни беззаботно пробежала под убитой товаркой, тогда как Гектор застыл у корней, нюхая кровь.

— Вам не жалко животных, которых убивает ваш брат?

— Еще бы не жалко! Сначала я просто никак не могла с этим примириться, но теперь желаю одного: чтоб он поражал их с первого выстрела и животные не мучились… К счастью, он меткий стрелок, при этом никогда не открывает огонь, пока не подкрадется близко. Он лучше вернется совсем без дичи, чем выстрелит наобум.

— Конечно, рано или поздно животное должно умереть, — заметил мельник, — от старости или от болезни… пожалуй, так гораздо лучше, быстро и неожиданно. Подобной смерти не грех позавидовать.

— Ну что вы! Для зверя оно, может, и лучше, но не для человека.

— Почему ж не для человека?

— Я бы не хотела для себя такого ухода. Мне нужно время, чтобы приготовиться к смерти, попрощаться с родными и близкими, со всем этим светом… и особенно — настроить свою душу на вечность.

Когда разговор принял столь серьезный оборот, мельник застыл на месте, с восхищением глядя на девушку. «Какая она умница! — рассуждал про себя он. — Об этом никто не думает, а ведь она права — я тоже не хотел бы, чтобы уход застал меня врасплох… может, посреди самых низменных мирских помыслов. Она умна и благочестива. Рядом с ней обязательно станешь лучше! Поразительно, как Кристина это разглядела… Мне просто повезло, что она умирала спокойно и могла вести со мной такие беседы; сам бы я ни за что не додумался».

Ханну смущало воцарившееся молчание. Она боялась, что воспоминание о смерти жены надолго опечалит их гостя, а потому не стремилась продолжать разговор. И вдруг в каком — то порыве обернулась к брату.

— Вильхельм, ты уже допахал?

— Нет.

— Надеюсь, ты не из-за меня прервал работу? — спросил мельник. — Мне было бы неловко.

— Да нет, пони устали. Этим малышам трудновато таскать плуг, особенно левому в паре — он у нас молоденький. Но без плуга ходит резво.

Левый и в самом деле стоял грустный, положив голову на холку второму пони и перекосив круп в одну сторону. Ханна обеими руками погладила его по морде, еще мокрой после водопоя, и пробормотала ему в ноздри, словно это были уши:

— Ну что, Мишка косолапый, недоволен такой работой? Как ты сказал? Кто любит есть ржаной хлеб, потерпит?..

Мишка хитро подмигнул ей и замахал хвостом, по его стриженой гриве пробежала дрожь, точно от щекотки.

— Ты его совсем разбалуешь, — произнес брат, но довольная улыбка свидетельствовала о том, что он не слишком озабочен педагогическими промахами сестры. — Скоро ошейник на него наденешь… как у Енни. Нет, вы только посмотрите, что она вытворяет!

Вернувшаяся Енни действительно «вытворяла». Она с такой силой прижималась к Ханне, что та с трудом сохраняла равновесие. А рядом еще уселся Гектор; он перебирал передними лапами и укоризненно поскуливал оттого, что никто не обращает на него внимания.

— Ой, я совсем забыл! — отбрасывая соломенный пук, воскликнул лесничий. — Мне нужно к старику Оле, есть разговор.

— Я пойду с тобой. Хочу размяться, — сказал мельник.

— Хорошо, тогда идите сразу, чтоб не очень откладывать ужин, — напомнила Ханна. — А я пока займусь малышами.