Мельница

— Фу, как это гадко с вашей стороны! — завела речь Лиза. — Только потому, что я бедная служанка, что работаю за кусок хлеба… С той, другой, вы бы себе такого не позволили… С ней вы пойдете под венец, а меня… меня, значит, можно и так…

К сожалению, Лиза не сумела выдавить из себя слез. Между тем голос ее звучал вполне плаксиво, пока она выкладывала мельнику эти и многие другие жалобы и укоризны, одновременно роясь в ящике комода.

Мельник был совершенно обескуражен сим словесным потоком. Иногда он пытался поставить на его пути запруду, бормоча унылые, расплывчатые извинения, но от этого поток только бежал резвее, становился еще более бурным, еще более бешеным.

Лиза понимает, что не ровня своей сопернице (она все-таки не барышня), однако если она не умеет играть на фортепьяно и не раздает книжек с золотыми обрезами, это не значит, что она какая-нибудь гулящая… Да, она родилась не в семье лесничего, а бедной девочкой из Вересняка, но ее отец и братья пострельщики, они целятся не хуже, а может, и лучше лесничего… И браконьерство никакое не преступление, у землевладельцев дичи хватит на всех! И пусть ее зовут Пострельщиковой Лизой, у нее тоже есть своя порядочность… Коли она не бегает на молитвенные собрания, это не значит, что она забыла десять заповедей и что она-не стыдно повторить еще раз — какая-нибудь гулящая.

Здесь поток на мгновение приостановился из-за небольшой преграды в виде Мельникова замечания. Он, мол, вовсе не собирался оскорблять ее, просто не знал, что она имеет на него такой зуб, что ей так скверно живется, что…

На этом месте запруда заколебалась и была прорвана и снесена бешеным водоворотом.

Да, Лиза не станет отрицать, что неравнодушна к хозяину, о чем ни капли не жалеет! Но она прекрасно понимает, что между ними не может быть ничего серьезного, слишком она мелкая сошка… и она всегда хотела, чтобы у них все было по — прежнему. А вот этого она от него никак не ожидала… Ну да ладно, кто старое помянет… Теперь все позади!

Тем временем Лиза извлекла из ящика платок и шляпку. Она нагнулась (ведь теперь все позади) и резким движением достала из-под комода пару кожаных туфель.

— Зачем тебе понадобились платок и туфли? — осведомился мельник, который все изумленнее наблюдал за этими приготовлениями при слабом свете свечи, пробивавшемся из-за приоткрытой двери.

— Мне надо уходить! — жалобно прозвучало из закутка.

— Это еще что такое?

— Я хочу домой, домой…

Мысль об уходе и в особенности образ дома — лачуги под названием Вересняк — растопили ее запас слез, и Лиза разрыдалась, одновременно пристукнув надетой туфлей и снова заведя трогательное «Я хочу домой!».

— Ты что, рехнулась? Посреди ночи!

— А хоть бы даже и посреди ночи, а хоть бы даже под гром и молнию (в изменившихся обстоятельствах Мельникова гроза пришлась ей весьма кстати)… Я тут оставаться не могу. Я все — таки порядочная девушка.

— Господи Боже мой! Одумайся, Лиза! Право, мне будет неловко, если ты сейчас сбежишь… Что скажут люди?

Лизе было плевать на то, что скажут люди. Она вообще не просила людей обсуждать ее. Да и у кого повернется язык сказать о ней что-нибудь плохое? Она (еще раз) девушка порядочная, а не какая-нибудь (в последний раз) гулящая, и только хочет, чтобы ее оставили в покое.

— Послушай, Лиза! — сказал мельник. — Кончай болтать весь этот вздор. Из дома я тебя не выпущу. Но я ухожу к себе в комнату, так что ты можешь, если хочешь, запереться в своей.

На этом условии и был заключен мир. Дверь Лиза, по доброте душевной, запирать не стала.

Мельник, однако же, не лег сразу спать. Он сидел на стуле, пока не догорела в подсвечнике свеча: несколько смущенный, но больше пристыженный, он размышлял над неожиданным оборотом, который приняла его авантюра. Лиза предстала перед ним в новом свете. Ее слова о том, что она честная и порядочная девушка, были искренни. По какому праву он думал иначе? Конечно, в ней было что-то вызывающее. Ему вспомнился августовский день, когда она стояла под отягощенными плодами яблонями и, подставив обнаженные руки солнцу, смеялась, точно говоря: «Ну же, возьми меня, если посмеешь!» Но разве не он сам вложил этот смысл в ее взгляд, ее улыбку, ее жесты?.. Так что виноват он, не она. А она неравнодушна к нему, она любит его!..

По другую сторону стены лежала Лиза, смертельно усталая, однако слишком потрясенная и разгоряченная, чтобы подумать о сне. Она тоже перебирала в мыслях свои отношения с хозяином, но ее выводы не были настолько самообвинительными, как его. Напротив, она в общем и целом была довольна собой.

И когда мельничная ведьма наконец к утру заснула после бурного — грозового — дня, она сделала это успокоенная, с сознанием того, что наколдовала себе значительное продвижение к намеченной цели.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

I