Мелочи жизни

Есена-ага мы уважали. Он был хороший. И его тут все уважали.

– И как вы собираетесь шефствовать? – скривился Нуртай.

– Как это – «как»? – ответила Айман вопросом на вопрос. – Я окончила консерваторию. Факультет симфонического и хорового дирижирования. И у меня высшее музыкальное образование. Вот вы… – она посмотрела на Нуртая с превосходством, – вы ноты читать умеете?

Ноты Нуртай читать не умел. Да и никто их не читал. Мы их, можно сказать, в глаза не видели. Ноты эти. Да и зачем они?

Да мы и книги-то не очень читали. Так, газеты иногда. По случаю… В селе вообще все эти газеты для этого самого случая и выписывали.

А насчет нот…

Короче, Нуртай промямлил в ответ что-то бессвязное. По его позициям был нанесен ощутимый удар.

– Ну и вот, – улыбнулась Айман, – я бы могла вас научить.

– Да на фига нам? – отмахнулся Нуртай. – Жили без них…

– Не думаю, – простодушно ответила Айман. – Разве вы не собираетесь дальше расти?

Расти мы, конечно, собирались. Но как – не знали.

– Чтобы расти, нужны инструменты, – резонно возразил Нуртай. -А этим уже по сто лет.

– Правильно, – согласилась Айман. – Я поставлю вопрос перед правлением. А сейчас вы можете мне что-нибудь сыграть?

Мы повернулись к Нуртаю.

– Ну-у… – замялся вдруг он.

– А что вы играете? Что у вас в репертуаре?

– Ну… разное, – промычал Нуртай.

– Тогда сыграйте что-нибудь из вашего любимого, – попросила Айман и устроилась на поломанном стульчике. И как-то особенно симпатично склонила аккуратную свою голову набок.

Мы не стали раскрывать карты сразу. Сыграли Айман простенькое: «Летящей походкой ты вышла из мая».

Нам нравилась эта песня. Мы считали ее своей, потому что, опять же, в ней пелось про майских. То есть – про нас.

Когда все поутихло, Айман улыбнулась. Попросила:

– А есть еще что-нибудь?

Мы почувствовали благожелательность и спели еще парочку симпатичных вещиц.

– Ну что ж… – сказала Айман и поднялась. – Отлично. Молодцы. Давайте тогда через месяц устроим танцы. К годовщине Великого Октября.

– Танцы? – спросили мы хором.

– Ну да, – кивнула Айман. – А что? Репертуар у вас, как я вижу, подходящий. А молодежи нужен культурный отдых. Не все же время водку пить и драться.

С последним доводом Айман попала в точку.

Дрались у нас каждую субботу. Да мы и сами в этом нередко участвовали.

Это как профилактика. Выброс дурной энергии. Проверка психического здоровья. Не помашешься в субботу, потом всю неделю голова болит.

В общем, до годовщины Великого Октября оставался еще месяц с гаком. За это время можно было прокатать всю программу. Да и пора уже было, честно говоря, выходить на люди. Зачем иначе, спрашивается, вся эта бодяга? Не все же время за девками волочиться.

Короче, ближе к сроку заказали мы Айвазовскому…

Был у нас тут один такой мазила, рисовал зазывные афиши для кино. Тоже, блин, достопримечательность. Отдельного рассказа заслуживает. Ацетон пил! Смешивал с какой-то фигней – и пил. А потом такое выделывал!..

Ну ладно, о нем лучше в другой раз.

…Заказали мы, значит, Айвазовскому плакат А чгобы не объясни на пальцах, чего мы от него хотим, принесли фотку «Лед Зеппелина>>, ту самую, с алконавтами на кортах. И Айвазовский тут же намалевал эскиз.

Он перенес картинку на плакат, а вместо лиц «ледзеппелинов» изобразил нас. Всех четверых. Получилось весьма и весьма. Ну и надпись Айвазовский снизу залепил подходящую:

«Впервые на большой сцене! Сенсация сезона! «Майские жуки!» Посвящается 61-й годовщине Великого Октября!

Клуб. Воскр. 20.00. Вход: 30 копеек».

И тут мы вдруг заволновались. Всех, можно сказать, слегка стало «потрахывать». Все-таки это тебе не бревна. Это ж все-таки сцена. Зал. Публика. Пусть все и свои. И это даже хуже, что свои. Они же нас не воспринимают как артистов. Они же держат нас за местную шантрапу. А тут – на тебе: «Сенсация сезона!».

Но деваться некуда. Паровоз, что называется, набрал ход. И мы стали честно готовиться.

Засиживались допоздна. Дым стоял коромыслом. Айман помогала. Все-таки она в музыке шарила больше, чем мы все, вместе взятые. Да и потом, как выяснилось, она вовсе и не собиралась покушаться на авторитет Нуртая. Наоборот, как человек догадливый и гибкий, Айман все сразу просекла и постаралась втереться к нему в доверие. Нуртая это устраивало.

И вот наступило то самое воскресенье. И та самая долбаная годовщина того самого долбаного Октября.

Я еще с утра почувствовал, как в горле что-то застряло поперек и мешает нормально дышать. И еще там, чуть пониже кадыка, противно защекотало. Плюс ко всему мерзко потели ладони.

В общем, ближе к вечеру расставили мы обреченно нашу жиденькую аппаратуру в концертном зале клуба и настроили инструменты.

Народ уже вышел из кино и стал кучковаться у входа – покурить. Потом все неторопливо потянулись вовнутрь.

Тетя Паша в дверях рвала билетики. Люди с нескрываемым любопытством проходили в длинный прямоугольный зал. Скапливались у сцены. Мы стояли там в полутьме. Видны были лишь наши размытые силуэты.

Шофера с автобазы помахали Нуртаю в знак солидарности. Кое-кто из них даже выкрикнул:

– Давай, Нурик!

– Зажигай!

– Красавчик!

– Врежь им!