Мелочи жизни

Окна в клубе мгновенно запотели. Бедный пол жалобно заскрипел. Опасно заходила ходуном большая люстра из фальшивого хрусталя, что висела под самым потолком. Но никого это не останавливало. Больше того – пришлось исполнить «Шизгару» на бис еще четыре раза. А потом уже вдогонку мы сбацали «Смок он зе вотер» и «Стэрвей ту хэвен» – два последних гвоздя в гроб деревенской скуки и культурной изоляции.

В общем, успех был оглушительный. Нас долго не хотели отпускать. Просили еще и еще.

Мы прокатали заученную программу с начала в конец и с конца в начало несколько раз подряд.

Закончили только к часу ночи, и то лишь когда Айман объявила в микрофон, что празднование Великой Октябрьской революции как событие мирового значения в нашей отдельно взятой деревне прошло на славу, но завтра понедельник и всем с утра на работу.

Нар од приуныл и нехотя стал рассасываться.

Так мы враз стали небожителями.

Никогда – ни до, ни после – я не ощущал такого всеобщего обожания и восхищения.

Ночь я, понятное дело, не спал. Лежал с открытыми глазами и пялился в пустоту. Долго еще в ушах стоял колоночный перегуд.

Думаю, ребятам тоже было не до сна.

А утром нас позвал к себе сам директор. Товарищ Каликов. То есть Есен-ага. Он был из местных, и все его воспринимали как своего безоговор очно.

Нуртай все надеялся при разговоре вставить слово за новые инструменты.

– Салам пацанам! – по-свойски начал Есен-ага и жестом пригласил всех за длинный стол, покрытый красным сукном.

Мы расселись. Есен-ага разлил всем по граненым стаканам водички из графина. Подвинул тарелку с яблоками.

– Слышал, вы вчера народ здорово повеселили!

Мы учтиво помалкивали.

– А я и не знал, Нуртай, что ты на гитаре играешь, – обратился директор к нашему худруку. – Нагыз жiгiт сегiз кырлы бiр сырлы! Так ведь?

Это поговорка такая: «Настоящий джигит – восьмиугольник с секретом». Ну, это означает – типа клевый чувак, все может, все умеет, да еще и без хвоста. Считается, короче.

Мы приободрились.

– Вот что, ребятки, – перешел к делу директор. – Надо дать еще один концерт.

– Где? – спросил Нуртай.

– На Ушконыре, – сказал директор. – Вы же знаете, там у нас женская зона. Пашуг бабоньки, бедные, от зари до зари. Света белого не видят. Надо бы им хотя бы на пару часов переключить мозг. А то – сами понимаете…

Последняя фраза насторожила Нуртая.

– Что мы понимаем?

– Ну, это я не так выразился, – поспешил с поправкой директор. -Просто хотелось бы устроить женщинам праздник. Подарить, так сказать, пару часов культурного отдыха. Понимаете?

– Мх-м, – протянул Нуртай.

– Да вы не бойтесь, – улыбнулся председатель. – Они обычные женщины. Как все. Просто не повезло им по жизни. Кто не оступается?

– Да мы не боимся, – обиделся Нуртай. – С чего нам бояться?

– Ну и отлично! – поднялся из-за стола директор, давая понять, что разговор закончен. – Значит, договорились?

Мы тоже поднялись.

– На своем шестьдесят шестом и поднимешься, – сказал Каликов и крепко пожал руку Нуртаю. – Я скажу Михалычу, чтоб закрыли тебе путевой. А насчет вас, – Есен-ага повернулся к нам, – я зайду к директору школы.

И мы пошли. За новые инструменты разговор так и не получился.

Некоторое время мы еще постояли в задумчивости на площади перед конторой.

С плаката хитро улыбался нам вождь мирового пролетариата, сильно смахивавший на складского сторожа – дядю Егора…

Дядя Егор Солонец раньше работал в поле, охранял люцерну и был очень набожным. Знал молитвы. Над ним за это потешались. А однажды местные остряки решили его напугать: переоделись в простыни и стали бегать ночью по полю с воплями: «Выходи, Солонец! Наступил тебе…»

С тех пор дядя Егор слегка повредился в рассудке, и ружье у него на всякий случай отобрали. Вручили палку. Вот он с ней и ходил возле колхозных складов. Охранял.

Мы, конечно, понимали, что надо как-то начинать свою музыкальную карьеру, но мало кто из нас мог предположить, что начать ее придется с женской зоны. А куда деваться? Сам Есен-ага попросил. Это ж такая ответственность. Ну и по умолчанию было понятно, от кого зависит покупка новой аппаратуры. Решили: съездим, отработаем, а потом зайдем с этим разговором.

Я бросил прощальный взгляд на вождя гегемона. Вождь, как мне показалось, по-отечески улыбнулся нам и благословил на новые творческие свершения.

В назначенный день мы погрузились в кузов нуртаевского «ГАЗ-66» и отправились по ухабистой дороге в горы. В Ушконыр.

Айман поехала с нами. Мы галантно уступили ей кабину.

В горах нас ждали.

В столовой был накрыт стол со скромным ужином.

Женщины трудной судьбы пока не появлялись.

– Только вернулись в барак, – сообщила завстоловой. – Сейчас переоденутся и придут. Вы пока поешьте.

Столовая представляла собой угрюмое строение с низким потолком и безвкусным интерьером. На стене художник со своеобразными понятиями о симметрии нарисовал пышнотелую гражданку с кувалдой в руках. Надпись внизу в поэтической форме сообщала: «Если ленив ты, какой в этом прок? В жаркой работе тает твой срок».