Мелодия дождя

– Я готова хоть сколько ждать. Повтори, как ты меня назвал.

– Катя.

– Нет, по-другому.

– Катёнок? Извини, вырвалось.

– Меня ещё никто так не называл, даже мама.

Лёнька вприпрыжку помчался купаться в ручей, потом нарвал в перелеске букет купальниц, правда,  уже совсем зрелых, уже осыпаться начали, переоделся и степенным шагом, хотя душа требовала движения, отправился в столовую.

Специально для Лёньки еда стояла в особенной посуде, красиво оформленная и горячая.

Юноша неловко протянул Кате букет, вытащив его из-за спины, как факир достаёт из шляпы кролика, краснея при этом, отворачивая в сторону взгляд.

Девушка с недоумением заглянула в Лёнькины глаза, окунула лицо в букет, резко отвернулась и вышла из кухни.

Еда была предельно вкусная. Настроение, похожее на изысканный десерт, буквально приподнимало над землёй. Давно Лёньке не было так хорошо. А ведь хотел держаться в рамках.

Разум требовал остановиться, а разгулявшаяся, восторженная душа настаивала на празднике.

Он уже закончил ужинать, собрал и вымыл посуду, а Кати всё не было. В голову толпой ринулись недобрые мысли. Нужно идти искать.

Это не понадобилось. Девушка принесла вазу с цветами, поставила на середину стола.

– Спасибо, Лёня! У нас дома эти цветы называют жарки. Очень мило. Не ожидала получить от тебя такой дорогой подарок.

Её лицо припухло. Было явно видно, что девушка недавно плакала и до сих пор не может остановиться. У глаз Катя держала платочек, носом продолжая швыркать. Высокая аппетитная грудь то и дело подпрыгивала от недавних рыданий, не в силах успокоиться, хотя для этого было достаточно времени.

Смотреть на такое было невыносимо. Лёнька сам не понял, как что происходило, но девочка внезапно оказалась в его объятиях.

Катины волосы щекотали нос, тело пронзали разряды, ноздри впитывали нежный девичий запах, почти детский, отдающий сладким молоком и лесной земляникой.

Девочка сотрясалась в рыданиях, которые не прекратились, а усилились. Упругие бутончики грудей вздрагивали, чувствительно задевая Лёнькино тело, руки гладили тонюсенькую шею.

Всё вышло почти так, как привиделось, когда он месил бетон. Не хватало ещё того же финала.

Лёнька нежно, почти не касаясь кожи,  поцеловал её в щеку и отстранился.

– Извини! Раз уж я это безобразие начал, значит, мне и отвечать. Сегодня я согласен на любые твои условия. Кроме секса. Будем петь, танцевать, обниматься. Что угодно. Но только сегодня.

Катя всхлипнула ещё разок и замолкла. На ресницах девушки висели бриллиантовые капельки слезинок, такие милые, что хотелось их слизнуть.

– Петь я сегодня не буду. Во всяком случае, на сцене. Слишком переволновалась. А танцевать, сколько угодно, пока музыка будет. И обниматься, тоже. Спасибо за праздник! Не ожидала, что такое возможно.

Они танцевали, увлечённо, долго, едва ли понимая и слушая музыку, один и тот же медленный танец, еле передвигая ногами, наступая друг другу на обувь.

Их тела с каждым танцем всё сильнее прижимались, словно хотели срастись, руки весьма целомудренно давали волю воображению, изучая то, что не казалось вульгарным.

Лёнька неоднократно целовал девочку в нос и глаза, а она его в подбородок, потому, что выше не могла дотянуться. Казалось, оба находятся в трансе, не замечая течения времени и окружающий мир, который был им совсем не интересен.

Когда музыка иссякла, а свет потушили, ребята, не сговариваясь, пошли к ручью, где просидели неподвижно до самого утра в обнимку, не произнеся ни слова.

Видимо вместо них разговаривали сердца и души, пребывающие в печали от осознания того, что продолжения не предвидится.

Конечно, надежда теплилась, но чем ближе рассвет, тем меньше становился шанс встретиться в будущем. Ни он, ни она не собирались нарушать договорённости. Один вечер и одна ночь. И ещё полтора месяца общения, но на условии бесполой дружбы.

Оба страдали и грустили, однако смирились с неизбежностью, которая лишала желанного счастья.

Заканчивая сезон, они скупо попрощались. Совсем не сложно было оказаться в поезде в одном вагоне и даже купе, но ребята отказались от такой привилегии намеренно.

И на память ничего друг другу не оставили, потому, что расстаться и знать, что встретиться невозможно, очень больно. Уж лучше проплакаться от души и попытаться забыть, хотя оба не были уверены в том, что такое возможно.

Лёнька всю дорогу валялся на верхней полке, отвернувшись к стене, ни разу не притронувшись к еде. Он думал о рыжей Кате и её оладушках с пылу с жару, которые напоминали солнечное личико с весьма симпатичными конопухами.

Алина в его воображении, хотя она гораздо красивее, отчего-то значительно померкла. Лёнька приписывает это долгому расставанию. Его мысли плутали и раздваивались, не в силах оформиться в нечто ясное. Одна половинка его личности требовала того, на что никак не соглашалась другая.

Лёнька несомненно любит Алину, лишь её представляет женой и матерью своих детей, но при мыслях о Кате сердце вздрагивает и стонет, заставляя забывать о здравом смысле.