- Любите философию? - взгляд Глории были устремлен на книгу.
- Не то чтобы именно философию. Просто отец часто цитировал мне Сенеку, и уже тогда я дал себе слово, что когда-нибудь прочту письма философа. А потом все как-то не до этого было. Папа особенно любил первое письмо Сенеки, где философ говорит о том, что у человека воруют его время, а также о том, как сам человек неправильно растрачивает свое время. Отец советовал мне ценить самого дорогое, что у меня есть - время, и правильно им распоряжаться.
- Мудрые слова, - согласилась она.
- Я даже думал написать рассказ и придумал для него название «Пожиратели времени», но, видимо, так и не напишу.
- Напишете. Всему свое время, - сказала она, а потом спросила:
- А ваши родители живы?
- Нет, - ответил я, грустно опустив глаза.
- Простите, - сказала она и положила свою руку на мою.
Миллиард иголок вонзились в мою спину. Волна дрожи прошла с ног до головы.
- Моих родителей тоже нет в живых, - добавила она.
И пришел ей черед открыться мне. Она рассказала, что воспитала её тетя, сестра мамы. Рассказала о бывшем, который оказался не таким, как она о нём думала.
Когда нам принесли еду, она прервалась и мы, пожелав друг другу приятного аппетита, приступили к трапезе. Ели мы молча, изредка поглядывая друг на друга. Мне показалось, что в блеске её зеленых глаз я заметил маленькую надежду по отношению к себе. Но сразу же отбросил эту мысль. Она и так с трудом приходила в себя после расставания, не хватало ещё и мне испортить ей жизнь, без своей воли уйдя в самый ответственный момент.
Потом мы пили чай, и она стала рассказывать о своей работе. Я рассказал, кем работал до того, как узнал о диагнозе. Потом я много шутил, а она смеялась или делала вид, что ей смешно. После ужина она согласилась, чтобы я её проводил. Жила она в часе езды от своей работы. Мы поймали такси. И сопровождаемые яркими огнями нью-йоркских улиц, молча ехали к ней домой. Где-то в середине пути она протянула свою руку и, положив на мою, сжала. Я посмотрел в её зеленые глаза и окончательно убедился в том, что она может дать мне шанс стать счастливым.
«Но хорошо ли это? - подумал я».
И, как будто подслушав мои мысли, уже возле дверей своего дома она пристально посмотрела на меня и спросила:
- Сэм, вы были счастливы?
Вопрос был для меня неожиданным, но я ответил сразу же:
- После того, как не стало родителей, наверное, нет.
- Просто я вспомнила про подругу вашего друга Ашу. Её имя означает надежда. А вы знаете, что означает мое имя?
- Простите, к сожалению, нет.
- Счастье, - ответила она, и, протягивая руку, добавила:
- Сэм, позвоните мне, если чудо все-таки произойдет.
Потом одарила ласковой улыбкой, сказала: «До встречи» и исчезла за дверью.
Всю дорогу домой я ехал с идиотской улыбкой на лице. Ближе к одиннадцати ночи я переступил порог своего дома. Переоделся и решил позвонить Ричарду. Но когда я взял в руки телефон, в глазах потемнело, и я потерял сознание.
Придя в себя, я обнаружил, что лежу на полу, а голова сильно болит, видимо, когда я падал, то стукнулся о журнальный столик.
Зазвонил телефон. Звонил Ричард. Я, собирая все силы и стараясь не выдать голосом свое состояние, принял звонок и сказал бодро:
- Здорово, Ричард. Я сам уже думал набрать тебя.
- Ага, думал ты. Думал бы - позвонил бы, - проворчал он нарочито сердито.
- Дорогой, потише, - услышал я женский голос.
- Ну как у тебя все прошло? - спросил он, переходя на шепот.
Я вкратце рассказал ему и про ужин, и про просьбу Глории.
- Слушай, тебе с ней повезло. Все будет хорошо, поверь мне.
- Ричи, выйди в другую комнату, - послышался второй женский голос.
- Ладно, дружище. Завтра утром заеду за тобой. Тут от меня не отстают, - все так же шепотом сказал Ричард.
- Хорошо, - ответил я, восхищаясь любвеобильностью друга, и отключился.
Раньше меня беспокоила только сильная боль в голове, но я не терял из-за этого сознания. Сегодня произошло что-то новое. Видимо, болезнь прогрессирует.
Потом я снова вспомнил ту навязчивую мысль, которая возникла в ресторане. Навязчивая мысль, преследовавшая меня последние пять лет. Мысль завести семью. И похоже, что Глория могла стать той девушкой, с кем я был бы готов связать свою жизнь.
И впервые после смерти родителей я заплакал. Это были не слезы жалости к себе или страха от надвигающей неизбежности. Это были слезы отчаяния. Во мне возникло сильное желание. Желание жить, любить и быть любимым.
III
- Провел бурную ночь? - спросил я, глядя на потрёпанный вид Ричарда.
- Можно и так сказать, - ответил он, зевая.
На этот раз таксистом оказался смуглый черноволосый араб, сующий нос не в свои дела.
- Вечеринка была? - спросил он с акцентом.
- Ну можно сказать и так, - ответил Ричард.
И стал рассказывать мне (попутно и таксисту), как встретил свою бывшую одноклассницу в музее изобразительных искусств. С ней была подруга. Он пригласил их в ресторан. Девушки напились. Он, не строя особых иллюзий, пригласил их домой и с большим удивлением заметил, что бывшая отличница выросла в развязную женщину, которая одинаково любит как женщин, так и мужчин.