Мелодия на два голоса [сборник]

Среди прочих отдыхающих в доме жила молодая женщина Марина с четырехлетним карапузом. О них особый разговор. Эта Марина вмешалась в наш отпуск. Обрушилась на нас, как лавина с горы. Она тоже была москвичкой, поэтому мы так быстро сошлись и несколько дней вместе ходили на пляж. Марина много рассказывала о себе. Муж у нее пивной бочонок. Отец — негодяй и жмот, который не желает дать единственной дочери денег на кооператив. Она рассказала, что мать ее в прошлом году, слава богу, отмучилась и померла. И она, Марина, даже не могла плакать на ее похоронах, понимала — матери на том свете будет лучше. Кроме того, что Марина жила с пивным бочонком мужем и негодяем отцом, у нее были еще дефективные соседи с уклоном в садизм и подонки сослуживцы. Короче, Марине выпала участь жить в омерзительном мире, но мне не было ее жалко. На третий день я уже с трудом выносил ее гнусавое бормотанье и уговаривал Люду как-нибудь от нее избавиться. Но больше, чем Марина, меня раздражал ее ненаглядный сынуля Виталик. Это был поразительно коварный и наглый ребенок. Я таких еще не встречал. Марина кормила его обедом ровно два часа, все два часа Виталик орал благим матом и прерывал рев только затем, чтобы проглотить очередной кусок копченой колбасы и обозвать маму дурой. Виталик от жирной и обильной пищи в свои четыре годика раздался вширь, как промокший валенок. Он ходил вразвалку и сопел. Он всех дразнил, всем показывал язык, пачкал стены, вытаптывал грядки с клубникой, а на пляже в первый же день засветил мне в глаз галькой. После каждой шкоды он сломя голову мчался к матери и начинал вопить. Марина жаловалась: "Какие неприятные люди все эти… им ничего не стоит обидеть беззащитного ребенка".

Когда Виталик, воспользовавшись тем, что я задремал, отнес мои новые брюки в море и долго их там топтал, я поднял его на руки и слепка отшлепал по жирной попке. Марина перестала с нами здороваться. Это бы слава богу, Но тем же вечером она пошла к хозяйке и заявила, что Люда стащила из холодильника ее масло. Хозяйка ей не поверила. Это была простая и суровая женщина, которую лишь слегка подпортили легкие и большие летние заработки. Хозяйка сказала Марине, что не верит, и даже посоветовала подыскать другое жилье. Марина распсиховалась. Я сидел вечером на скамеечке с мужчинами. Там мы обычно курили перед сном. Марина, проходя мимо, прошипела: "Твоей так называемой жене в старые времена на плече бы выжгли лилию!" Я ничего не ответил, только подавился дымом.

На следующий день Марина привела милиционера. Не знаю, как уж она догадалась, что мы не расписаны, но догадалась. Впрочем, все догадывались. Наверное, у нас был слишком отрешенный вид. Догадывались все, но милиционера привела Марина. Это был молоденький сержант. Он мялся перед хозяйкой, Марина стояла за его спиной, как прокурор. Хозяйка, бледная от ярости, пригласила сыщика к себе в комнату. Туда Марину не пустили. Вскоре милиционер ушел. Хозяйка мне сказала, что придется добавить червонец.

Люды эта история словно бы и не коснулась. Правда, когда пришел милиционер, она начала было укладывать вещички в чемодан, но лишь гроза миновала, тут же обо всем забыла. Про Марину с улыбкой заметила, что той лечиться надо. Я поинтересовался, что значит лилия на плече. Люда не знала… Посоветовала спросить у самой мамаши жирного парня. Я спрашивать не стал. Когда мы случайно сталкивались с Мариной во дворе, она так и ошпаривала меня глазами. У нее были красивые глаза, цвета фасоли. До этого мы, уходя на пляж, не запирали дверь в свою комнату, а теперь стали запирать. Я не хотел запирать, думал, хозяйка может принять на свой счет и обидеться. Но Люда запирала дверь. Она опасалась, что Марина подошлет сынулю и тот изуродует ее французские туфли. Люда очень любила свои туфли, при мне ни разу их не надевала, но часто доставала из чемодана и любовалась. Туфли ей обошлись в восемь червонцев. Мы раза три ходили ужинать в ресторан, но и туда она туфли не надевала, она их берегла. Я дал себе клятву, что подарю ей какую-нибудь хорошую и дорогую вещь в Москве.