Мелодия на два голоса [сборник]

Отворил отец. Сергей Владимирович как-то внезапно, за год какой-нибудь, постарел, из сильного, цветущего мужчины с бесшабашным нравом превратился в седенького, благообразного старичка с пульсирующей в нервном тике щекой. Отец собирался на пенсию. Ему уже намекали, что пора. Да он и сам сознавал, что не отрабатывает той солидной зарплаты, которую ему по инерции платили. На заводе с товарищами он сверх меры балагурил, привадился к каким-то ерническим, несвойственным ему ужимкам, а дома становился тих и сосредоточен. Он издалека чуял, как к нему подкрадывается старуха с косой. Заодно с ним к отдаленным, скрипучим и неторопливым шажкам прислушивались мать и сын. Дочь, выйдя замуж, уехала с мужем в Куйбышев, и в ее редких письмах сквозь строчки тоже сквозило грустное прощание с отцом. Будущее их семьи сковало серое предчувствие неминучей беды, поэтому смех и веселье были здесь редкими гостями. Разве так они жили прежде? Отец бывал буен, бывал чудовищно несправедлив, зато сколько радостных затей приносили вечера, когда он был в добром здравии и хорошем расположении духа.

Разглядев за спиной сына незнакомую девушку, Сергей Владимирович неловко отступил, попятился, чуть не обвалив вешалку. Сергей поморщился от этой, ставшей привычной, нелепой суетливости отца. Он даже не стал знакомить с ним Нину, за руку отвел в свою комнату. Там усадил на кушетку, бросил перед ней какие-то журналы, включил магнитофон с пленкой Высоцкого и попросил немного подождать.

Он пошел на кухню, где застал родителей в чрезвычайном возбуждении. Сергей не имел обыкновения приглашать своих подруг домой. Он мог не прийти ночевать, это бывало, но возвращался всегда один. А тут — на тебе, среди бела дня с девушкой! Поневоле разволнуешься. Родители подступили к нему с расспросами, перебивали друг друга, и было такое впечатление, что они откуда-то прибежали и запыхались. Тоже ведь — раньше отец себе такой горячечной словоохотливости не позволял. Сергей, разозлясь, пренебрежительно отмахнулся от обоих:

— Никто она мне, понятно? Не невеста и никто! И точка. Понятно?! Ишь как распалились.

Только много лет спустя, мучимый совестью, Сергей осознал, как одиноки были престарелые родители, как его слепо любили и как мало в их жизни оставалось такого, что могло вселить незамысловатые, новые надежды. Он спохватился поздно, когда родители были там, куда не доходят стоны земного раскаяния…

— Дай сто рублей, мама! — скорее потребовал, чем попросил Сергей. Он считал, что имеет право требовать, потому что зарабатывал столько же, сколько отец, и исправно отдавал матери все до копейки, оставляя себе разве что на пиво да на курево. Ну еще ежедневно брал по рублю на обед.

Мать изумилась:

— Это для ней?

— Для ней, для ней! — передразнил сын. — Я что у тебя, каждый день прошу? Раз прошу, значит, надо.

— Но ведь большие деньги, Сережа. Мы же хотели стенку покупать. Она, поди, с доставкой тыщи полторы станет. И костюм тебе новый нужен.

— Дай мне сто рублей! — повысил голос Сергей.

Отец удрученно молчал. Он теперь предпочитал не вступать в семейные разногласия, чтобы не убеждаться лишний раз, как вместе со здоровьем уходит из его рук власть в доме. Раньше каждое слово Сергея Владимировича воспринималось безоговорочно, теперь его мнением часто пренебрегали, хотя и выслушивали с обидной гримасой скуки. Отец быстро с этим смирился, умом понимая неизбежность происходящего, но иногда в груди его поднималась волна былого, горячего, туманящего глаза гнева, и он в бессильной ярости сжимал ослабевшие кулаки. Он уходил во двор и подсаживался к доминошникам. Стучал костяшками что есть мочи, надсадно приговаривая: "Эхма! Эхма!" — пока не отпускало.

Мать еще раз беспомощно взглянула на мужа, на посуровевшего сына, молча засеменила в комнату.

— А зачем тебе деньги? — осмелился полюбопытствовать отец. Он не очень надеялся на ответ, но сын отозвался спокойно и вежливо:

— У этой девушки, батя, украли сто рублей. Это не ее деньги, и ей негде занять.

— Так это святое дело! — обрадовался отец и тому, что сын с ним откровенен, и тому, что деньги нужны не на баловство. — Тут и слов не надо.

Потратив массу энергии на разговор, отец закашлялся, заперхал, побагровел. Сергей смотрел на него с улыбкой полупрезрительного сочувствия. Это надо же! Сколько раз отца подло обманывали, сколько он видел несправедливости и зла, на войне убивал и его убивали тоже и к стенке ставили по недоразумению, чудом спасся, колошматила судьба обо все острые углы, а он по-прежнему, как глухарь, повторяет прописные истины, по-прежнему для него человек — товарищ и брат…