Мелодия Секизяба (сборник)

Я не обратил внимания на его подтрунивание. У него было хорошее настроение и я должен был не упустить момента. Поэтому я добавил:

— Вчера к нам в бригаду приезжал Алланазар Курбанович, начальник управления. Я пересказал ему наш разговор и знаешь, что он сказал? Передай, говорит, своему отцу, что у него светлая голова. И вопрос, о котором он говорил — один из самых важных в практике сегодняшней гидромелиорации.

Отец был очень доволен.

— Прямо так и сказал — «светлая голова»?

— Так и сказал. При всей бригаде.

— Гм-гм. Чем же я могу тебе ещё помочь?

— Давай поешь сначала, потом поговорим.

— Нет уж, наемся — в сон поклонит. Говори.

— Ну, хоть чай попей.

И мы с ним сели пить чай. И за чаем я пересказал отцу в деталях свой разговор с Аланазаром Курбановичем, и о том, что проблему использования дренажных вод возьму, вероятно, темой своего дипломного проекта, но совершенно пока не представляю, с какого конца взяться за эту тему. Всё-таки в этом есть какая-то загадка. С одной стороны, подводя воду, мы даём плодородие миллионам засушливых земель, с другой стороны, отводя использованную воду, мы, как ты сказал, можем погубить ту же землю, превратив её в солончаки. Разве это не бессмысленно?

Отец, отхлёбывая чай, задумался. Вот таким я и любил его — мудрым крестьянином, который думает о земле. И разве — подумал я сам — разве это не есть его собственное, его истинное лицо, лицо труженика. Разве он на самом деле не таков? Да, он вспыльчив и самолюбив, да, он любит, когда его хвалят, он любит выглядеть в глазах других оборотистым и деловым человеком. Но всё это слабости, которые есть у любого — у меня, и у вас, только у меня они свои, и у вас — тоже. Но разве это не оттого, что глаза ему закрыла ближайшая цель — с шиком и с шумом на весь аул женить меня. Ведь он никогда не был скупцом и скрягой, скопидомом и делягой. Он был беззаветным тружеником, умел, а главное, любил работать и, что более всего важно, умел передать эту любовь к тяжёлому труду мне, его сыну — так разве я мог относиться к нему плохо. И клянусь, мне совсем не хотелось принимать участие в той комедии с женитьбой, которая мне предстояла. С какой радостью я открыл бы ему всю правду, с какой радостью помогал бы и маме, и отцу. Но это бы по невозможно. Потому что над всеми достоинствами отца и его недостатками возвышался один, с которым никто ничего сделать не мог — его упрямство. Он сам частенько страдал от этого и заставлял страдать других — но тут уж ничего не поделаешь. Вот почему я не мог даже словом обмолвиться о том, что ждёт его после свадьбы. Не мог, жалел его, но надеялся, что у него хватит и мужества, и ума сделать из этого правильный вывод.

А пока что мы сидели молча, и думали каждый о своём.

Всё-таки удивительно создан человек. Ещё несколько дней назад самым главным желанием в жизни для меня была свадьба с Кумыш. А теперь, когда до исполнения нашей мечты остались считанные дни, я больше всего думал не о том, как она войдёт в мой дом, а прежде всего об этой самой, чёрт бы её побрал, дренажной воде, о миллионах кубометров этой насыщенной солями воды, которая вместо того, чтобы нести людям радость, несёт неприятности и горе. Я видел её, эту солёную воду, она текла широким потоком и там, где она протекала, оставались безжизненные солончаки.

Отец, казалось, угадал мои мысли.

— Да, сынок, это известно давно. Недаром в народе говорят: «Вода способна землю оживить, вода способна землю умертвить».

— Но ведь это бессмыслица, — воскликнул я. — Ты подумай, сколько денег и труда надо потратить, чтобы подвести воду к засушливым местам, а потом, оказывается, что вода ещё и враг?

— Каждая сторона имеет свои достоинства и свои недостатки, сынок. — В каждом деле — две стороны. Тень невозможна без света, зло без добра. То же — вода.

Так говорил отец, и в его словах была горечь. Потому что в благодатной нашей стороне тоже были две стороны одной проблемы: земля и вода. Когда-то у бедняков не было ни того, ни другого, потом появилась земля, но не было воды, теперь пришла вода, но вместе с ней пришли солончаки. Но неужели опыт народа ничего не мог веками противопоставить коварным силам природы. Ведь в этих местах ещё тысячи лет назад лежали уже исчезнувшие с лица земли государства с высочайшей культурой земледелия. Неужели же весь опыт предыдущих столетий исчез бесследно?

— Неужели нет никакого выхода, отец? — спросил я.

— Боюсь, что нет, сынок. Дренажная вода есть дренажная вода. И сделать с ней можно только одно — отвести её куда-нибудь подальше к бросовым землям и там дать ей испариться. Если суждено быть солончаку, пусть он будет в самом ненужном месте.

В этих словах отца был практический подход, но он меня не устраивал. Возрождать одни земли и забрасывать другие? С этим разум не хотел примириться. У отца был огромный стаж работы и громадный опыт — не только его собственный, но и вошедший в плоть и кровь опыт бесчисленных поколений предков — пастухов и дехкан, живших и умиравших на этой земле под раскалённым солнцем с мыслями о воде — неужели ничего другого нельзя было придумать?