Мелодия Секизяба (сборник)

— Там и сейчас несколько лошадей, но охрана небольшая. Мы спрячемся на сеновале. Только бы дойти. Держись за меня.

— Там есть охрана?

— Один солдат. Обычно он обходит один раз вокруг конюшни, а потом минут пятнадцать сидит на ступеньке. Мы должны проскочить за это время. Обопрись на меня.

И она подставила мне плечо. Оно было узким и слабым. Опираясь на девушку и помогая себе автоматом, я заковылял к сараю.

Часового не было видно. Вот и окно. Оно было пустым, даже рамы не было — голый прямоугольный проём. Девушка нетерпеливо подталкивала меня. «Скорее внутрь», — слышал я за своей спиной её торопливый шёпот.

Да, надо было спешить… Дрожащими руками кое-как я ухватился за край оконного проёма и просунул туда голову и плечи. Кое-как подтянул ноги и подталкиваемый в спину перевалился внутрь.

В сарае было полутемно. В нескольких стойлах стояли лошади. Сквозь пофыркивание, откуда-то сверху донёсся шёпот.

— Надя! Это ты?

Кто это? Моё сознание мерцает, мне кажется, что я плыву в пространстве; на самом деле, опираясь на узенькое девичье плечо, я вдоль каменной стенки приближаюсь к лестнице, ведущей к сеновалу.

Мне не подняться по тонким перекладинам никогда.

— Люба, помоги, — слышу я шёпот.

Как во сне, цепляясь ослабевшими руками за перекладины, подталкиваемый сзади Любой, поднимаюсь к вороху сена, из которого мне навстречу протягивается крепкая девичья рука, я вцепился в неё, и она с неженской силой помогает мне преодолеть последние ступеньки.

Девушка, нашедшая меня, бесшумно и быстро взбирается наверх, затем, уже вдвоём с той, которую она называла Любой, отталкивают меня в тёмный угол сеновала. Где я — ещё раз и уже надолго я потерял сознание.

Придя в себя, я увидел крошечный огонёк коптилки и двух девушек. Я был раздет и прикрыт сухими тряпками и сеном, которым был забит весь сеновал. Голова моя была перевязана бинтами. Меня знобило, мне было нестерпимо холодно, зубы стучали, и я никак не мог согреться. Одна из девушек приподняла мне голову, другая вложила в рот таблетку и дала залить. Затем огонёк моргнул и погас. Девушки легли рядом со мной согревая меня своим теплом. Я, как поплавок, то проваливался в забытье, то выныривал из него, попеременно дрожа от холода и сгорал и покрываясь потом от страшной жары.

Не помню, не знаю, сколько это длилось.

В какой-то момент, очнувшись, я увидел, что обе девушки спят. Лица их казались в неясном свете, сочившимся сквозь продух и щели крыши детскими и безмерно усталыми. У меня всё пересохло во рту, и я едва мог пошевелить языком, но я лучше умер бы, чем разбудил их.

Потом заснул и я.

Когда я проснулся — девушек не было. Одна доска крыши была сдвинута и через неё на меня лился серый свет дня и холодный воздух, Я чувствовал себя лучше. Если бы не головокружение, которое я испытывал каждый раз, когда пытался сесть, всё было бы прекрасно. Укрыт я был по-прежнему какими-то девичьими вещами.

Наверное, я вновь задремал, потому что не помню, когда появилась Надя. Я открыл глаза — склонившись надо мной, она внимательно разглядывала меня.

Вот когда я рассмотрел её впервые. Русые волосы, огромные глаза, свежее, хотя и осунувшееся после тревожной ночи лицо. У неё был гладкий невысокий лоб, ровный, чуть вздёрнутый нос, я мелкие, но очень белые зубы. Никогда до этой минуты я не видел так близко к себе девушку. А эта была так близко, что я чувствовал на своём лице её свежее дыхание. Эх, если бы я мог набраться храбрости и провести ладонью по этим волосам, по этим щекам. Но я только смотрел на неё, на её прекрасное лицо и на тонкие, почти детские руки, которые спасли мне жизнь. А может быть она это сделала дважды — и тогда, когда с риском для жизни подталкивала меня в оконный проём, и потом, когда, отдав мне свою одежду, отогревала своим телом.

— Ну как? — спросила Надя.

Я попробовал приподняться, но она покачала головой.

Сено за моей головой зашуршало, и я увидел в руках Нади мой автомат.

— Это я, Люба, Ну как он?

Надя чуть помедлила.

— Температура, похоже, упала. Я уже думала…

Та, что звали Любой, бесшумно присела рядом со мной.

— Она уже думала, что ты не встанешь, — шёпотом сказала она мне. — Ты метался и кричал, а я закрывала тебе рот ладонью.

— Ничего я так не думала, — нахмурив густые брови, проговорила Надя и неслышно, как кошка, отошла вглубь сеновала, прильнув к отверстию.

— Думала, думала, — сказала ей вслед Люба. — Надя очень волновалась за тебя. — Потом она несколько секунд боролась с любопытством, которое оказалось сильнее, потому что вдруг она спросила: — Тебе нравится Надя? — И не дожидаясь ответа, сказала:

— Нравится, конечно. Она ведь такая красивая, правда?

— Правда, — сказал я.

Люба почти свернулась клубочком возле меня, как пушистый котёнок, да она и была похожа на котёнка узеньким заострённым подбородком и какими-то необыкновенными пушистыми волосами. И глаза у неё были, как у кошки — они мерцали, то сужаясь, то расширяясь, и мне казалось, что она, эта девушка, Люба, должна, как кошка, видеть во тьме.

— Да, она очень красивая, — повторила Люба. — А я нет. Правда?