Мелодия

Терина не могла заставить себя не думать о том, что Джозефу на самом деле наплевать, дышит его дядюшка или нет. Он даже, может, обрадуется, если не дышит. В конечном счете она и ее сын были единственной семьей Бузи, и если в мире существует какой-то порядок, то они будут его наследниками. Вилла перейдет к ним. Вероятно, это соображение играло свою роль в планах Джозефа – довести дядюшку до смерти и завладеть его собственностью, а также, конечно, получать роялти за его песни. А сама она, спрашивала себя Терина, сильно ли она расстроится, если найдет Альфреда мертвым в кровати? Осмелится ли прикоснуться к его лицу или руке, чтобы убедиться, теплый он, или холодный, или пребывает где-то посредине? Прикоснется ли она тогда губами к его рту в надежде своим дыханием вернуть его к жизни? Разве не это делают в таких случаях? Задерет ли она на нем одежду, чтобы надавить ему на грудь, пока хриплое дыхание не начнет вырываться из его рта, пока синюшное лицо не станет розоветь? Однажды она уже вызывала у него это хриплое дыхание, задрав на нем одежду, она прекрасно помнила это; секс и смерть в равной мере воздействуют на дыхание и лицевые мышцы и в равной степени унизительны. Но нет, она искренно хотела, чтобы он жил, хотя бы для того, чтобы узнать, что она не предала ни его, ни свою сестру, не имела никакого отношения к планам затеять строительство на том месте, где он прожил всю жизнь. Ей необходимо было сосредоточиться, несмотря на этот отвратительный шум в шатре, несмотря на крики и хлопки, отрепетировать, что она скажет ему этой ночью, составить список, что ей следует объяснить.

Она не успела ничего толком обдумать, когда снова появился человек по имени Субрике. Он возник из ниоткуда и теперь стоял у ее коленей, так близко к ней, что его брюки затеняли звездную кайму ее платья. Он дал ей визитку и сказал:

– Я бы хотел взять у вас интервью.

Джозеф пока не заметил его. Он и его друзья-мужчины, включая близнецов, стояли, упершись коленями в сиденья, спиной к сцене, и наблюдали за кулачным боем и неуправляемой ситуацией в конце и по сторонам шатра. Этот концерт оказался более завлекательным, чем они могли надеяться. Но через мгновение он заметил журналиста. Его мать даже не успела спросить: «Какое интервью?»

Все, кто был свидетелем этого второго акта столкновения между прессой и предпринимательством в ту субботу (а в это число входило и немало безбилетников), могли поклясться, что кулаки подняли оба. К тому же обнаружилась фотография, сделанная какой-то женщиной на дешевую камеру «Роллз Роллакс», которая подтвердила этот факт. Джозеф Пенсиллон с головой, закинутой назад и повернутой в сторону от камеры, был снят в тот момент, когда занес для удара руку. Его пальцы были сложены в кулак, тем более смертельный, что на них сверкали кольца, а ладонь сжимала цепочку с ключами. На снимке можно было увидеть и сияющие запонки. Голова Субрике была повернута в сторону от объектива, но все его тело устремлялось навстречу схватке. Лица его видно не было – позднее он заявлял, что его вообще не было на концерте, – однако на фотографии был виден его опускающийся кулак. Правда, никто не мог с уверенностью сказать, что удар того или другого участника драки достиг цели. Джозеф – сожалея, что не мог шарахнуть по черепу негодяя прикладом дробовика, – держался той версии, что сбил Субрике с ног одним аккуратным ударом. Если и так, то доказательств у него не имелось. Терина со своего места не видела – ей мешало крупное тело журналиста. И, откровенно говоря, больше потасовка уже никого особенно не интересовала.

Вдруг раздался пугающий взрыв музыки, и от неожиданности у многих кровь чуть не застыла в жилах. Шум в шатре мгновенно стих. Молодой человек, которого никто не узнал, хотя некоторые из тех, что помоложе, решили, что это и есть мистер Ал собственной персоной, подошел к краю сцены, отягощенный аккордеоном, сверкавшим, как карусель на ярмарке, и воспроизвел безошибочно узнаваемую мелодию для горна из захватывающей песни Бузи «Вавилон, Вавилон». Концерт наконец начался. Молодой человек был герольдом звезды. Теперь все ждали, что сам мистер Ал драматически выйдет на сцену в тот момент, когда должно начаться пение. Танцующей походкой подойдет к стойке с микрофоном и чуть ли не поцелует мембрану всеми этими мягкими соблазнительными «в»: «Вавилон, Вавилон, адский бедлам…»