Мембраны

Скорее всего он стоял на улице. Порывы ветра начали заглушать его голос. Аделина ясно представляла выражение Сашкиного лица. Когда он злился, его глаза становились двумя острыми гвоздиками, губы сжимались в смешной болтик, уши белели. Некрасивые уши. Лопушками.

У Миши Чацкого были выточенные аккуратным полукругом уши, срезанные снизу наискосок, с треугольными маленькими мочками, аккуратные, плотно прижатые к благородному черепу.

– Там. Наверху. – наконец ответила она.

– Глупости. – голос Сашки дрогнул.

– Врачи говорят, почку отрежут, – пояснила Аделина, – А потом рецидивы. Это место очень склонно к рецидивам. А почки всего две.

– Глупости, – повторил Сашка.

В почках он ничего не смыслил. Врачей знакомых у него отродясь не было. Он докторов презирал и никогда к ним не ходил. Вывихи вправлял сам, царапины никакими бактерицидными средствами не мазал, пил сырую воду из-под крана и зимой купался в проруби. И еще ездил на какие-то занятия по «тантрической энергии», забивал полки книгами по эзотерике.

– Глупости, – согласилась Аделина, все еще размышляя, как смешны попытки идти против природы. И против судьбы.

– Надо искать другие методы. – сказал Сашка, уже выстроив свой план. – Сначала мы поедем к нотариусу. Ты напишешь на мое имя завещание. А потом к Палеодору.

Аделина только собралась возразить, но связь выключилась. Она поглядела на погасший экранчик телефона и вдруг громко сказала ему: «Вот и напишу в завещании, что ты предатель! И никаких чтобы тебе квартир!»

Она лежала в темноте и смотрела в окно на звезду, еще ярче проявившуюся на черном обрывке неба. Стала вспоминать названия созвездий. Медведица большая, Медведица малая.

Представилось как в каменном веке какая-нибудь умирающая древняя женщина, завернутая в шкуры, лежала вот так же в пещере, зная, что ей мало осталось. Аделина предположила, что ее порвала медведица, на которую эта женщина нечаянно напоролась в лесу, когда собирала коренья. И вот, эта древняя женщина лежала и смотрела на такой же обрывок ночного неба – на ту же самую звезду, и надеялась на волшебную силу какого-нибудь божества, которое, по ее представлениям, наблюдало за ней через дырочку в небе. Она думала – просто надо принести божеству жертву побогаче, и тогда раны затянутся, рука снова отрастет. Ведь она еще так мало собрала кореньев…

«Как же бессмысленно все, о чем размышляла перед смертью древняя женщина, если смотреть на ее мысли с высоты сегодняшнего дня», – подумала со вздохом Аделина, – «Какие-то коренья, жертвы, божества… А значит, лет через восемьсот и мои раздумья покажутся абсолютно бессмысленными. Люди будут удивляться: какая-то ипотека, бывший муж, несостоявшаяся любовь, рак… Смехотворные мысли, глупые, жалкие».

Аделина протянула руку, зажгла торшер. По стенам и потолку разлился тусклый свет, перемешанный с тенями в запутанный узор. Она начала искать письма Миши. Светлые воспоминания скользили по лицу, порхали бабочками в глазах, полуулыбкой садились на губы, бледными отсветами – на щеки. Она открывала ящики комода, доставала коробочки, папки, записные книжки, шкатулки. Воспоминания множились. И вот, по всему лицу разлился ровный свет ярких дней юности. Нашлись потертые конверты, перевязанные голубой атласной лентой. Будто сверток с новорожденным младенцем – так и не окрепшим, так и не выращенным.

Глава 4. Дорога к исцелению

На следующий день рано утром Саша помыл свой старенький Ниссан, пропылесосил салон, отполировал стекла и приехал. Аделина покорно вышла, уселась в авто. И вдруг отказалась ехать к нотариусу. Наотрез.

– Какая-то ты стала твердолобая, Дюша, – сказал Сашка, пристально вглядываясь в бывшую жену.

По привычке он прочитал лекцию об ответственности, организованности, о порядке в голове, о совести, а также о грехе мшелоимства. Произнося слово «мшелоимство», Саша задел рукой руль. Ниссан жалобно хрюкнул, Аделина начала смеяться. Представила Сашу в образе юродивого, слоняющегося по улицам в лохмотьях, сверкающего голыми грязными ножищами и выкрикивающего: «Грешники, грешники, мшелоимцы проклятые!»

– Ничего смешного, открой Библию, это слово на каждой пятой странице! Ты наверняка не знаешь, что оно означает. – злобно оправдывался Сашка.

– Когда же ты успел уверовать? – пытаясь прекратить улыбаться, но не имея на это сил, продолжала Аделина.

– Между прочим, я крещеный, в отличие от некоторых. – Сашка расстегнул куртку и продемонстрировал серебряную цепь, на которой где-то под рубашкой должен был находиться православный крестик.

– А как же тогда йога? Эти твои таро? Вишны, Кришны, мантры? А как же твой гуру? Как его имя, я забыла?

– Палеодор! – подсказал Сашка.

– Саш, объясни, – не сдержалась уставшая от всепрощения Аделина, – Ты учишь, как правильно и как неправильно. Обвиняешь в придуманных грехах. Пряниками попрекаешь. Но узнав про рак, ты первым делом везешь меня к нотариусу писать на тебя завещание. Про это в Библии что-то написано? Спроси Палеодора, как такой грех называется.