MEMENTO, книга перехода

Такую надпись однажды я написал белилами на большой черной папке. Начал складывать туда свои неделовые записи. Никогда не имел желания вести хронику собственного существования в виде дневника, одна мысль об этом и сейчас вызывает судорогу школьной скуки. Но с детских лет и доныне поздними вечерами неодолимая сила влечет к столу и не позволяет лечь спать, пока не выдоится на бумагу некая порция внутричерепного содержимого. Наблюдения, мысли, кое-какие письма, наброски рассказов, эссе, черновики стихов, фантазии, забавные случаи, анекдоты собственного сочинения, разговоры с собой в разных настроениях, в том числе и в таких:

Что мне делать со смертью,
во мне живущей?
Ночью снова захочется жить,
но утро придет. Крылья росы холодны.

В черной папке скапливались свежие листы, на которых только что появилось нечто; сюда же бросал, как попало, все, на чем доводилось что-нибудь накарябать: блокнотные листочки, карточки, салфетки, магазинные чеки, сигаретные пачки, пока курил. Это вот стихотворение в первоначальном виде было спешно записано на бумаге, употребляемой отнюдь не для вечности, в соответствующем помещении (у меня там всегда есть на такие случаи что-то пишушее):

Нынче утром я встал
без тринадцати вечность.
Я как будто не спал.
Я мертвецки устал.
Я работал во сне,
я верстал поперечность
к жизнесмерти своей.
Кто-то рядом листал
большую книгу – в небо переплет –
раскрытую как крылья белой птицы,
и как перо – строка внутри страницы:
цель бега есть полет
Я это знал с мальчишеского детства,
когда летал как мячик через лужи:
полет разбегом бешеным заслужен,
но и полет – не цель, а только средство
иного состояния души.
(Как конопля, сырье простецкой каши –
источник пресловутой анаши.)
На тонком плане все поступки наши
суть буквицы таинственного текста.
Из той же книги далее:
цель бегства –
кем быть
И кто-то книгу поспешил закрыть,
и чья-то тень с душой моей боролась.
Вдруг тихо, близко-близко произнес
невероятно нежный женский голос:
цель жизни – вопрос
цель смерти – ответ
С той стороны в глаза ударил свет,
и я прозрел.
Держа перо как шпагу
пронзаю жизни черную бумагу.

Название «Профилактика смерти» появилось после того, как единожды осознал: все написанное, – кем бы, когда и с какой целью ни писалось, если только сохраняется, – превращается в разговор тех, кто уже перешел, с теми, кто еще не.

Пушкин: Нет, весь я не умру – душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит…

Тленья убегает душа не только в заветных лирах. Остается и на безымянных глиняных табличках, в свитках, в письмах и записках, в историях болезни, в полицейских протоколах, в томах дел судебных, на скамейках и стенах с чьими-то надписями – душа, какая уж есть, выказываемая и своим отсутствием.