MEMENTO, книга перехода

Из недр небесных всходит гений[14]

,соединитель поколений,
комета с ледяным хвостом.
Он странен как закон природы.
Он страшен, как страшны уроды.
Но есть таинственность и в том,
как хищно маленькие души
вгрызаются в чужие уши,
как, утвердить себя стремясь,
недоумытые поэты
маракают автопортреты
и дарят с надписями грязь,
как недознайки, недосмейки
садятся хором на скамейки,
на стенки лезут и поют.
Везде один и тот же голос,
не отличимый ни на волос:
МЫБЫЛИЗДЕСЬМЫБЫЛИТУТ
Сойдет за славу и позор нам,
ползем на небо ходом черным,
а сатана играет туш.
Но погодите же… а вдруг вы
прочтете сквозь немые буквы
инициалы наших душ?
О, поглядите же на стены,
они нам заменяют сцены
и трубы Страшного суда.
Ах, как же вы не догадались,
мы были здесь, и мы остались
и остаемся навсегда

«Дано мне тело – что мне делать с ним?»

Вот, кстати, о неудобстве жизни с участием организма. Свежее (2013) письмо на электронный адрес.

Владимир Львович! Как человек должен относиться к своему телу? Любовь к телу бездуховна? Ненависть к телу духовна? Что есть наша физическая плоть, как не провиант для могильных червей? К тому же оно является источником постоянных забот – его нужно кормить, одевать, обувать, греть, лечить и т. д. – на всё это уходит много времени, сил и денег. А сколько эмоциональных неудобств связанных с телом – одна необходимость испражняться чего стоит… Не зря же люди прячутся в туалетах, когда хотят разгрузиться. Если бы эти вопросы задали богу, как вы думаете, чтобы он ответил? Ваш читатель.

Старенькие, потрепанные вопросы, как из прошлых веков. Не поймешь, кто пишет: заплутавшийся в уплощенных представлениях о духовности верующий (но почему «богу» – с неуважительной буквы?), или прикалывающийся атеист, делающий вид, будто не понимает, что обращается не к попу-батюшке, а к врачу, для которого тело по определению свято.

Если верующий христианин или иудаист, то должен бы знать сто тридцать восьмой Давидов псалом со строками:

Ибо Ты устроил внутренности мои
и соткал меня во чреве матери моей.
Славлю Тебя, потому что я дивно устроен.
Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это.
Если атеист или агностик, мог бы свериться с Мандельштамом:
Дано мне тело – что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть –
Узора милого не зачеркнуть.

Просит, чтобы ответил от Имени… Ну, рискнем.

* * *

Недотворенное творение мое, дитя глупое и любимое, человечек мой! Знал бы ты, как мне понятны твои сомнения и страдания, как я чувствую их с тобой вместе, тобой чувствую, как стараюсь помочь… Но не перескочить через ступеньки делания, не пройти путь иначе как шаг за шагом, не подняться к вершине, не одолев ведущих к ней троп и круч.