Мемориал

После обеда почти все расходятся, уезжает даже Вернер, сказав, что дома у него не совсем здорова жена, но завтра он обязательно приедет к нам в гостиницу. Прощаясь, советует: «Побродите по городу еще: немного с Эвальдом! Лучшего гида не найдете во всем Мюнстере!»

А где его друг, веселый Эрих в синей музыкантской куртке? Он сказал, что хочет поговорить с нами, а сам ускользнул из-за стола незаметно, еще в разгар обеда. «Не беспокойтесь, — шутит, уходя, Фрида. — Если нашему Эриху Керну надо, он отыщет и на дне морском». А муж многозначительно улыбается. «Вы еще с ним увидитесь».

…За рулем Эвальд, я сижу рядом с ним. Генерал уступил мне свое место, а сам, как он выразился, ушел во второй эшелон и сейчас подремывает, привалившись к дверце. Что ж, от застолий тоже устают, особенно если это еще и работа.

Уже темно. Недавно мы проехали последний более-менее освещенный жилой массив и, совершив на развороте нечто вроде прощального круга, въехали в лес. Сразу наступила почти кромешная тьма, лишь иногда прорезываемая вспышками встречных фар.

Решаю: может быть, тоже вздремнуть? Смотрю на Эвальда. Он сидит как каменный: кожаная кепочка надвинута на лоб, руки словно приросли к рулю. Он курит, борясь со сном. И мне спать нельзя, неудобно. Пытаюсь, по привычке, развлечь себя психологическими «шарадами».

Взять, к примеру, этого немца. Кто он? Я имею в виду не только его профессию, но прежде всего его биографию. В войне, вероятно, не участвовал: был еще мал. Но она опалила его детство, оставила отметины в душе. Отсюда вывожу мысленную прямую, ведущую к партии коммунистов. Просто и ясно. Но тут же ловлю себя на возможности ошибки, которую совершал уже не раз: если что-либо поначалу просто и ясно, то затем окажется все наоборот. Недаром мудрецы учили: наблюдай!

Прошло каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут, а я уже сделал несколько любопытных наблюдений. Что Эвальд обстоятелен, мы уже знали. Но он еще и тверд, и, если надо, смел, и, кажется чуточку самолюбив. Несколько раз нас обгоняли машины лихачей, ехавших на недозволенной скорости. И всегда Эвальд снова выходил вперед, пусть на секунду, но выходил — для того, чтобы дать понять, что он может и не уступать им, однако уважает порядок и безопасность.

Или такое наблюдение: он не сентиментален, но добр и жалостлив. В одном месте свет наших фар захватил на дороге зайца. Серый испуганно замер, сжавшись в комочек. Эвальд не просто объехал его, нет, он остановился, вышел из машины, взял зайца за загривок и оттащил в лес. И только убедившись, что длинноухий скрылся в чаще, вернулся и поехал дальше.

Наконец, он хитер! Но хитрость его особого рода — самому ему она не приносит ничего, кроме хлопот и, может быть, неприятностей. Но зато служит людям, его друзьям. А Эвальд — верный друг, в этом мы вскоре убедились.

…«Варендорф», — прочел я на указателе. Справа, вписанные в темный лес, показались небольшие дома. Я уловил взгляд водителя, брошенный на часы. Стрелки приближались к половине десятого. Эвальд неожиданно сбавил скорость, почему-то смущенно посмотрел на меня и хмыкнул.

Кто-то в белом метнулся на дорогу, машина остановилась. Бог мой, да это же Эрих Керн! Сунув голову в кабину, он что-то говорит, размахивая руками…

— Битте, битте, цум мейн хауз! Прошу вас, пожалуйста, ко мне в дом. Это здесь, рядом!

Я в растерянности. Время позднее, а до нашего отеля еще далеко. Да и устали мы…

Будим генерала.

— Что? А, товарищ Эрих! Очень, очень рад! Поужинать! Друг мой, мы уже совершенно без сил. Скажите ему, что нам сейчас в глотку ничего не полезет.

Эрих продолжает отчаянно махать руками.

— Аллес фертиг! У моей жены уже все готово, стол накрыт!

— Нет, нет! — сопротивляется Алексей Кириллович. — Какое там застолье в десять часов. — И добавляет, поворачиваясь ко мне: — Да знает ли он, что в Москве сейчас уже двенадцать, люди спят. А мы москвичи…

Но напоминание о Москве лишь еще больше подстегнуло желание немца заполучить нас к себе.

— Ну хотя бы на пять минут! — Он умоляюще смотрит на генерала и выкладывает последний козырь. — Разве на войне вы всегда ложились спать в это время?

— Да, но то была война.

— А вы вообразите, что она еще идет!

Генерал качает головой: хороши шуточки. Однако, подумав, сдается.

— Ничего не поделаешь, придется зайти. Но только на пять минут.

Эрих с торжествующим криком устремляется по дороге к дому, а мы едем за ним. Теперь мы понимаем, почему он исчез из ресторана: ему захотелось принять нас у себя.

Вылезаем. Алексей Кириллович, роясь в своем «дипломате», тихо говорит мне:

— Неудобно идти с пустыми руками. Нужен какой-то презент…

— Презент! — восклицает хозяин, уловив последнее слово. — Лучший презент — это вы сами! — Эрих почти силком затаскивает нас в дом и подбегает к внутренней двери. — Гертруд! Иди сюда! Ты видела когда-нибудь в своем доме генерала?

Входит, снимая с себя передник, хозяйка.

— О, это для нас такая честь!

Глаза у Гертруд веселые, как у мужа, нос курносый, миловидное лицо. Молодец, Эрих, не промахнулся когда-то, выбрал подругу по себе.