Мемуарески

Вот и пришлось в Москве засесть за голландский, так и сижу до сих пор, разгадываю феномен. Получилось то, что привожу ниже.

Серваас Годдейн Голландские хайку

Мертвый птенец голубя.

Дворник оглядывается по сторонам,
прежде чем смести его с дороги.

В районе новостроек

поляна буйно растущей сурепки
и детские голоса.

На старом кладбище

мальчик-могильщик
выкапывает дождевого червя.

Маленькая белая чашка,

забытая в моем саду,
наполнилась лунным сиянием.

Сорванный ветром листок.

Я хочу смести его с дороги,
а он кружится и кружится.

Вокруг заросшего пруда

пляшут комары. И я пляшу,
чтобы спастись от них.

Короткое свидание наедине.

Потом журавль взмывает в небо,
чтобы вписаться в стаю.

Солнце уже заходит.

Позолоченный лист старого каштана
еще сохраняет немного света.

Я очень осторожно

вступаю в Новый год —
того и гляди, поскользнусь.

Хрупкая ракушка на берегу.

Хочу сполоснуть красавицу в море,
а море ее уносит.

Влажная осенняя гроздь

пахнет старым вином. Я пьян
и цепляюсь за друзей.

На закате дня

седой лунь приникает к коре
сладкого каштана.

Новогоднее утро.

Ветер смел весь вчерашний мусор
в одну огромную кучу.

Рутгер Копланд Молодой салат

Я ко всему привык. Стручки горошка

пожухли, высохли. Могу понять.
Цветы увяли. А в углу картошка
гниет — и пусть. Нас этим не пронять.

Но в сентябре, на мокрой грязной грядке —

вдруг молодой салат, нелепый, гадкий…
Он еле жив, он вял, он неухожен.
Смотреть на это — свыше сил. О Боже!

Ян Ханло Ты у меня такая

На лилии и розы ночью долгой,

на белые кораллы, перламутр
в песке морском,
на что-то, робко скрытое во тьме,
что вспыхивает вдруг навстречу взгляду,
походишь ты. Ты у меня такая.
На молоко,
на глину,
на фарфор,
чуть розоватый, тонкий и прозрачный,
на что-то крошечное вдалеке,
давно забытое в прошедшей жизни,
на свечку восковую,
на кукушку,
на книжку старую
и на улыбку,
скользнувшую застенчиво и строго,
нетронутая, хрупкая моя,
походишь ты. Ты у меня такая.