Мемуары

Мне кажется, что здесь будет уместно сказать несколько слов о судьбе этой четвертой дивизии, несомненно одной из лучших в итальянской армии, которой командовали выдающиеся офицеры. Была ли она выделена из нашей армии, потому что действительно боялись появления большого отряда австрийцев в той части Тироля? Или хотели ослабить наше войско, чтобы оно так не прославилось в решительной битве, которая неизбежно должна была произойти у Минчо? Или же намеревались присматривать за отрядами альпийских стрелков, которые с чудовищной быстротой в эти дни увеличивались, и лишить их той самостоятельности, которой как будто сочувствовал король, но которая не нравилась некоторым высокопоставленным лицам? Думаю, что эта лисица Бонапарт не прочь был присоединиться к мнению, что нам грозят австрийцы именно в Тироле: отличный предлог, чтобы удалить из армии нашу четвертую дивизию, лишив ее доблестного командира и прекрасной дивизии.

Далее, альпийские стрелки. Ведь их, после Трепонтского сражения, осталось всего 1800 человек, однако немногим больше чем в месяц, как по волшебству, число их увеличилось примерно до двенадцати тысяч, и с каждым днем их становилось все больше. Эти альпийские стрелки внушали подозрение людям с нечистой совестью, которые считали, что волонтеры вообще не нужны, ибо они вызывали в них ужас.

Впрочем, эти люди, виновные во многом, не без основания содрогаются от страха перед нами. Они называют нас революционерами, но мы гордимся этим почетным званием и не откажемся от него, пока на земле существуют негодяи, которые, чтобы самим утопать в роскоши, угнетают лучшую часть нации, насаждая всюду нищету. Нелепый план военных действий мог родиться только в извращенном уме Наполеона III и найти отклик в душе короля и его ничтожных приспешников. Словом, надо сказать, что битва при Сан-Мартино все же произошла, причем итальянское войско состояло из пяти дивизий, из которых четвертая была отозвана, а ведь она могла быть блестящей подмогой нашим и участвовать в предстоящем жарком сражении.

Розалино Пило. Руководитель повстанцев Сицилии. Иллюстрация из кн.: G. М. Trevelyan. Garibaldi е i Mille. Bologna, 1910, p. 209

Страх перед австрийскими частями, реально существующими, или якобы спускавшимися из Тироля, мне бросился в глаза с момента моего прибытия в Лекко, где я нашел отряд французских саперов под начальством старшего офицера, минировавших главную дорогу от Лекко до Вальтеллины.

У этого офицера, правда, был приказ согласовать свои действия со мной, и я, не имея сведений о продвижении в этом направлении неприятельских частей, попросил его прекратить эту разрушительную работу.

Я думаю, что генерал Чальдини получил приказ, идущий из того же источника, разрушать в верхних долинах дороги и мосты. Такой же приказ был передан полковнику Бриньону, который занял Валь Камонику, и мне в Вальтеллине. Полковник, скрепя сердце, заставил кое-что разрушить, а я предложил выяснить саперам, какие пункты придется уничтожить в случае крайней необходимости, но пока что не велел ничего трогать, ибо мне казалось проявлением преждевременного страха превращать в руины мосты и дороги, столь нужные бедным жителям, если у нас нет сведений о том, что противник двигается в большом количестве.

Нино Биксио. Командир гарибальдийской дивизии. Фотография 1860 г.

Музей Рисорджнменто. Болонья

Тем временем произошли генеральные сражения при Сольферино и в Сан-Мартино[270]. После чего был заключен Виллафранкский мир[271]. Многим он казался несчастьем, мне же — благом[272]. Ко времени предварительного перемирия и потом заключения мира в Виллафранке альпийские стрелки насчитывали 12 тысяч человек, разбитых на пять полков, которые заняли четыре долины: Вальтеллину, Камонику, Саббия и Тромпиа — вплоть до самой границы Тироля. Генерал Чальдини со своей дивизией отошел к Брешии. В конце концов к моим пяти отрядам альпийских стрелков прибавился еще один: апеннинские стрелки, которых Кавур с начала кампании, вопреки приказу короля, под разными предлогами не хотел посылать нам, а теперь, когда война закончилась, они появились. Вместе с апеннинскими стрелками прибыл также полковник Маленкини, тот самый, который в начале массового притока молодежи Италии в ряды пьемонтской армии привел из Тосканы 900 юных бойцов. Маленкини был для меня чистой находкой, потому что его очень любили солдаты, а отчасти также из-за его дружеского и милого отношения ко мне.

Вскоре появился и Монтанелли, человек, к которому я питал любовь с того самого момента, когда я познакомился с ним во Флоренции в 48 году. Да, он заслуживает уважения за свою самоотверженность, поистине удивительную! Он был простым воином в отряде апеннинских стрелков. Этот человек вместе с Филопанти и Массимо д’Адзельо[273] вызывал всегда во мне чувство глубочайшего уважения. Величайшие люди! Мужественные и ума исключительного. В них я вижу идеал настоящего гражданина! Двое из этой плеяды людей могли прославиться как ученые, но они поплатились своей кровью в роковой день.