Мемуары

Апорти, мой старый друг по Риму и Ломбардии, столь же отважный в бою, сколь приветливый и милый в обычной жизни, очутился в окружении неприятеля и, при отступлении, не мог двигаться, ибо у него было сломано бедро, и его оставили на поле боя. Позже ему произвели ампутацию.

Не знаю, смогу ли я со временем назвать имена многих моих собратьев по оружию, мучеников Италии, которых я не помню. Они блестяще сражались и пали на поле боя в те хорошо памятные для альпийских стрелков дни. Это сражение, названное Трепонтским, было самым ожесточенным и кровавым для нашего первого полка, который с честью провел этот бой. Второй полк поддержал свою славу, завоеванную в предыдущих боях. А воины третьего, под командой мужественного майора Кроче, показали, что достойны сражаться рядом со своими доблестными товарищами.

Лейтенант Спекки, раненный в руку, проявил чудеса храбрости и, как всегда, помогал при отступлении. Часть генуэзской роты, которую я привел к Кьезе, поспела вовремя, чтобы поддержать наших и убедиться в стойкости этих исключительных людей. Сталло, Бурландо, Канцио, Мосто, Розагути, Липари отличились как всегда. Австрийцы прекратили свое наступление. Отряды альпийских стрелков, принимавших участие в сражении, собрались на большой дороге близ Трепонти, донельзя утомленные походом и битвой, и подбирали раненых. Это сражение произошло при неблагоприятных условиях по той причине, что нам была оказана честь находиться в непосредственном распоряжении Главного генерального штаба, почему мы были вынуждены разбить нашу бригаду, оставив две трети на защиту конницы и артиллерии, которые должны были прибыть к нам на подмогу, но их никто никогда так и не увидел.

Впервые во время похода я столкнулся с королевским штабом, и у меня, право, было мало основания для удовольствия. Было ли известно, что верховная ставка императора Австрии находилась в Лонато, центре двухсоттысячной армии? А если знали, то зачем послали меня с 1800 человек в Лонато? Предположение, что не знали, малолестно для Генерального штаба короля Сардинии, которого если и можно было бы в чем-нибудь обвинить, но только не в недостатке разведчиков. Зачем мне было обещано прислать два полка конницы и одну батарею, во имя защиты которых моя небольшая бригада едва избежала уничтожения, меж тем никакой конницы и артиллерии не только не прислали, о них вообще никто ничего не слышал. Значит это была западня, чтобы погубить горсть храбрецов, действовавших на нервы некоторым стоящим у власти воякам!

В конце концов я убедился, что Генеральный штаб короля хотел подшутить над нами, но — увы! — слишком трагически. Я понял, что идея занять Лонато не была серьезной и что мне надлежало действовать, не ожидая приказов высших оракулов. Тем более, что, рассказывая Чальдини о дневных происшествиях, я услышал от него ответ: „Вы влипнете, если будете полагаться на этих людей“. Итак, в дальнейших действиях я должен был рассчитывать лишь на себя и на своих товарищей, чтобы не попасть в когти вражеской армии, еще несломленной и находящейся неподалеку от нас, как это показали последующие события.

Во время вышеописанного сражения я заметил, что противник продвигается на своем правом фланге. Тут я решил не без основания, что враг намеревается отрезать наши силы, находящиеся еще у Кьезе. Поэтому я послал приказ полковнику Ардуино оставить вновь отстроенный мост и отступить в горы в окрестности Нуволенто. Однако полковник зашел слишком далеко в исполнении моего приказа, он не только отошел к Нуволенто, но отправил артиллерию в Гавардо, у Брешии, а сам вместе с пехотой по горным тропинкам проследовал туда же.

Передав полковникам Козенцу и Медичи диспозиции с указанием сконцентрироваться в определенном месте, я поскакал к Ардуино, чтобы связать его с другими частями, находящимися у подножья гор, на позициях, удобных для отпора превосходящих сил неприятеля. Я ехал один без адъютантов, ибо у Ченни лошадь сдохла, а у других лошади были утомлены или в разгоне, и собирал сведения у всех, кого встречал по дороге. Окрестные жители либо разбежались, либо прятались, спасаясь от насилий и грабежа, на которые их обрекли солдаты, друзья или недруги. К тому же „славные битвы“ мало интересовали людей безучастных, а деревенские обитатели, по крайней мере до сей поры, всегда были равнодушны к битвам за Италию, если не становились открыто нашими врагами.