Мемуары

Местность во всем департаменте Сальто холмистая, и долина Сант-Антонио также покрыта холмами, так что двигавшимся против нас главным силам неприятеля удалось — благодаря отвлекающим действиям кавалерии Ламоса и Вергара — подойти на очень близкое расстояние. Поднявшись на указанную позицию, я взглянул в другую сторону долины и увидел с изумлением, что прямо напротив нас из-за вершины ближнего холма, там, где до этого момента маячило лишь несколько неприятельских всадников, появился густой лес пик кавалерийских эскадронов, двигавшихся с развернутым знаменем, и отряд пехоты, по своей численности вдвое превосходивший нашу; приблизившись на расстояние двух ружейных выстрелов, пехотинцы спрыгнули с лошадей и, построившись для боя, под дробь барабана двинулись на нас беглым шагом в штыковую атаку.

Баэс, отряд которого был смят, крикнул мне: «Надо отступать!». Видя невозможность этого, я ответил ему: «У нас нет времени, нужно сражаться». Чтобы устранить или смягчить тяжелое впечатление, вызванное появлением столь внушительных сил противника, я сказал легионерам (и это было приятно слышать храбрым итальянцам): «Мы сразимся с кавалерией, ведь мы привыкли побеждать ее; сегодня против нас будет также немного пехоты».

Можно было обратиться в бегство и дать изрубить себя до последнего человека; но невозможно было отступать семь миль со 180 пехотинцами, если вас преследовали 300 человек отборной неприятельской пехоты, которая шла с примкнутыми штыками, и от 900 до 1200 лучших в мире кавалеристов. Призыв к отступлению в подобных обстоятельствах следует осудить как проявление трусости! Нужно было сражаться, и мы сражались как люди, которые предпочитают позору достойную смерть!

Навес, у которого мы расположились, сохранил несколько столбов, служивших для укрепления стен старого деревянного строения. У основания каждого из них встало по легионеру, а остальные, образовав три небольших взвода, выстроились в колонну позади навеса. Кирпичная стена в северной части этого строения, образовавшая нечто вроде комнаты, которая вмещала до тридцати человек, прикрывала почти полностью головную часть нашей маленькой колонны.

Справа от пехоты заняла позицию кавалерия Баэса. Вооруженные карабинами всадники спешились, передав коней тем, кто был вооружен копьями. Всего у нас было сто кавалеристов и сто восемьдесят шесть легионеров. У противника было девятьсот всадников (кое-кто с уверенностью утверждал, что численность неприятельской кавалерии достигает 1200 человек) и триста пехотинцев.

У нас был единственный путь к спасению — отбросить и разгромить пехоту противника. Я был убежден в этом и постарался сосредоточить все наши усилия на достижении этой цели.

Если бы вместо того, чтобы атаковать растянутой боевой линией, неприятельская пехота двинулась бы на нас, не стреляя в атакующей колонне, имея впереди себя стрелков, ее натиск, я убежден в этом, оказался бы неотразимым. В штыковой атаке нас перебили бы всех до одного, ибо нельзя было ожидать пощады от такого противника; вступив же в схватку, мы погибли бы под копытами неприятельской кавалерии, которая как туча двигалась позади пехоты. В долине Сант-Антонио и по сей день белели бы кости итальянцев, и родине пришлось бы оплакивать гибель горстки своих доблестных сынов, ни одному из которых не было бы суждено рассказать об этом.

Однако неприятельская пехота смело двинулась вперед, растянувшись цепью; подойдя на близкое расстояние, солдаты остановились, чтобы дать залп. В этом было наше спасение! Легионеры получили приказ подпустить неприятеля вплотную; так они и сделали, и наш залп оказался убийственным. Правда, многие из наших также пали под пулями неприятеля, но зато почти никто из легионеров не потратил заряда впустую. И когда храбрый Марроккетти, командовавший тремя взводами резерва, вышел из-за укрытия и его бойцы бросились в атаку, неприятельская пехота, уже изрядно поредевшая, повернула фронт и обратилась в бегство, подгоняемая нашими штыками.

При виде такой массы неприятельских войск, в наших рядах на мгновение также возникло замешательство и беспорядок. Некоторые чернокожие, захваченные в плен при Тапеби и находившиеся среди нас, и, вероятно, еще кое-кто, не веря в возможность защиты, стали тщетно высматривать путь к спасению. Но те храбрецы, которые бросились на неприятеля как львы, были прекрасны в своей доблести и славе!

С того момента, когда я все свое внимание сосредоточил на неприятельской пехоте, я больше не замечал полковника Баэса и нашу кавалерию. Они обратились в бегство! Это обстоятельство также в немалой степени обескуражило слабых. С нами оставалось всего пять или шесть кавалеристов, которых я отдал под начало храброго риу-грандийского офицера Хосе Мариа.

Поражение неприятельской пехоты укрепило во мне надежду на спасение. Мы использовали передышку, которую предоставил нам ошеломленный противник, чтобы навести порядок в своих рядах. Неприятель не без основания рассчитывал полностью уничтожить нас — но он просчитался.