Мемуары

С 1940 года наша радиослужба стала получать на вооружение усовершенствованное оборудование, позволявшее на большом расстоянии определять количество и направление полета вражеских самолетов. Главные воздухоопасные направления, в особенности в Северной и Западной Европе, охранялись с помощью этих приспособлений. И вот это изобретение попало в руки англичан. Хотя английский десант не причинил вреда немецкому персоналу, эта аппаратура была демонтирована, остатки ее сфотографированы, а основные детали вместе с остальной добычей были доставлены в Англию.

При расследовании происшествия были обнаружены не только значительные недостатки в системы нашей обороны, но и в маскировке и работе контрразведки. Началось лихорадочное устранение недостатков, исправление ошибок, при этом стремились использовать технические новинки. Гитлеру представлялось важным узнать, насколько далеко продвинулись в этой области наши противники, в особенности англичане, поэтому он приказал сравнить наши достижения с достижениями англичан. Технические отделы разведки военно-воздушных сил представили результаты исследований трофейных приборов, Канарис же не сообщил на этот счет никаких сведений, пытаясь отговориться уклончивыми объяснениями. Гитлер в ответ на это спросил Гиммлера, как тот вообще терпит Канариса с его «глупой болтовней», и заявил, что ему надоело выслушивать ее. Как рассказывал Гиммлер, фюрер даже хотел уволить Канариса по служебному несоответствию.

У Гиммлера, казалось бы, в этой ситуации была возможность добить Канариса. Но он считал, что время для этого еще не пришло. На вопрос, не могу ли я добиться лучших результатов в работе и взять на себя руководство военной разведкой, я ответил отрицательно, так как в тот момент я не мог взять на себя дополнительный груз забот.

Казалось, Канарис сам понимал всю тяжесть положения, в котором он тогда оказался. Но он, с присущим ему почти восточным фатализмом, не предпринял ничего, чтобы облегчить свою участь. Он доверил не только свою судьбу, но и судьбу всей своей организации «воле волн». Он метался из одной страны в другую, с одного участка фронта на другой. И хотя его глубоко волновали перспективы войны, к своим собственным служебным обязанностям он относился с небрежением, чему в немалой степени способствовала его нерешительность. Он не раз начинал всерьез организовывать широкую конспиративную сеть абвера, но в решающий момент отступал.

Штаты своего ведомства Канарис раздул неимоверно. Наряду с хорошими специалистами, там было полно ни к чему не годных людей [47]. К тому же туда стекались всевозможные сведения довольно темного происхождения. Едва он пытался навести порядок в своем хозяйстве, в нем брали верх сомнения, иногда соображения личного характера, и все его благие начинания вновь шли прахом. Для главы такого гигантского аппарата разведки он был, по моему мнению, слишком добродушен, слишком мягок. Не раз сотрудники Канариса просто-напросто водили его за нос. Когда ему удавалось застать их с поличным, в нем просыпалось чувство жалости, и он старался сгладить впечатление от своей резкости.

Столь же непоследовательными были и его мысли о возможности быстрейшего окончания войны и попытке начать мирные переговоры. Здесь мне хотелось бы вернуться к рассказу о «Черной капелле». Этим делом занимался еще Гейдрих, который и дал ему такое кодовое название, поскольку участники его были связаны с Ватиканом. Кроме того, материалы дела составляли содержимое «зарядного ящика», как Гейдрих окрестил обвинительные документы против Канариса.

Уже в 1940 году, когда я работал еще в управлении IVE, Гейдрих начал отбирать важнейшие документы, касавшиеся «Черной капеллы». В один из дней конца мая 1940 года Гейдрих позвонил мне и своим высоким голосом отдал приказание срочно явиться к нему в кабинет. Через несколько секунд по телефону раздался баритон Мюллера, который спросил: «Вы не знаете, чего хочет от нас Гейдрих?»