Мемуары

В разговоре с герцогом Король признал, что шевалье Вандомский добр, приятен и любезен, а потому он желает всеми силами способствовать его продвижению: помимо сана верховного приора Франции, который он уже получил, он мог бы без труда сделать его богатым, значительно увеличив его доходы. К тому же он не прочь назначить его командующим флотом и королевскими галерами, доверить ему управление землями Лиона и Прованса, что позволило бы ему в будущем лучше служить его законному сыну — будущему Королю.

Он сообщил также о своем намерении связать судьбу сына госпожи де Верней с Церковью и сделать из него кардинала: располагая рентой в сто тысяч экю, тот смог бы быть очень полезен Риму, где требовался человек таких качеств, дабы достойно отстаивать там интересы Франции.

В его планы входило выдать м-ль де Вандом за герцога де Монморанси. Прежде он хотел выдать ее за маркиза де Росни, следуя совету кардинала дю Перрона, который убеждал его в том, что благодаря этому браку тот станет католиком, но Бог распорядился иначе. Когда-то он желал отдать ее герцогу де Лонгвилю: был заключен контракт об этом с его матерью и герцогиней де Бофор, но они так мало значения придавали этому союзу, что он уже не возвращался более к этому замыслу. А вот герцог де Монморанси, которому он ее предназначал, был красавец и душа-человек. К тому же де Монморанси так хотел удостоиться чести породниться с Королем, что отверг богатую наследницу де Шемийи.

О его дочери де Верней речи не было, поскольку знали: она предназначалась старшему сыну де Креки, внуку Короля, которому он хотел передать в управление Дофинэ, желая видеть его главным губернатором провинции, где он был лишь королевским наместником.

После этой речи он дал знать герцогу, что часто говорил обо всем этом с Королевой, желая, чтобы она была в курсе его намерений. Ему было бы спокойней, если бы она не была так зависима от принцессы Конти⁴⁷, чьи ухищрения невероятны; эта принцесса и ее мать отравляли рассудок Королевы, и хотя он и старался предупреждать ее об их уловках, всего предвидеть он все же не мог.

Он рассказал герцогу, что однажды для того, чтобы открыть глаза Королеве, уговорил ее, когда ее особенно настраивали против маркизы де Верней, притвориться, будто она замышляет что-то против маркизы, и сообщить им об этом, чтобы проверить, не предупредят ли они об этом тотчас маркизу, хотя при Королеве они метали громы и молнии против нее. Королева последовала его совету и сообщила им о том, что якобы было намерение похитить ее на паромной переправе в Аржантё. Дамы клюнули на приманку и через герцога де Гиза предупредили маркизу: тот исполнил поручение с таким рвением, что после того, как маркиза пожаловалась Королю, Королева была вынуждена признать ум и изобретательность этих женщин, которых при дворе занимали лишь интриги.

Из всего вышесказанного следует, что разум и рассудительность Короля имели глубокие корни; но поскольку в дальнейшем события приняли совсем иной оборот, становится ясным, насколько справедливо распространенное мнение: человек предполагает, а Бог располагает. Зачастую своим Провидением Он вызывает действие, обратное человеческим вожделениям.

Хотя Король был настолько мудрым, что по праву мог бы считаться величайшим королем своего века, однако справедливости ради следует признать, что он был ослеплен отцовскими чувствами, не ведал о недостатках своих детей и был настолько снисходителен по отношению к ним, что зачастую поступал совсем не так, как следовало.

Так, он расхваливает воспитание герцога Вандомского и его природную доброту, хотя невежество того было всем очевидно, как и его злоречивость, от которой мало кому удавалось спастись.

Король считает, что высокое положение, которое он ему обеспечил, вкупе с должностью, предназначенной его брату⁴⁸, должны были заставить их впоследствии хранить верность его сыну — Королю, однако можно утверждать, что оба приложили немыслимые усилия, чтобы поколебать авторитет его сына; и если бы не его осторожность и удачливость в делах, эти два брата могли нанести непоправимый ущерб королевству.

Свадьбы, которых Король не хотел, состоялись, те, что он задумывал, расстроились⁴⁹; то, в чем он хотел видеть надежное основание для будущего благоденствия, породило немало смут, а Господь позволил, чтобы его осторожность была сведена на нет, и все это для того, чтобы научить нас, что проку в рассуждениях нет вовсе, а людям свойственно ошибаться, причем скорее в силу неумеренности страстей, чем в силу рассудительности.

Словом, думается, что мудрый Всевышний замыслил показать, насколько ограничена человеческая мудрость, насколько несовершенно все человеческое, в какой степени лучшие качества лучших из смертных неотделимы от худших.

Как Король — Генрих был наделен высокими качествами, как отец — большими слабостями, как человек, подверженный страстям, — полной слепотой.