Читаем Мемуары полностью

Духовенство изучило статью и решило, что та не будет ни принята, ни внесена в наказы, то бишь отклонена. Дворянство с этим согласилось и выделило двенадцать дворян сопровождать кардинала дю Перрона, направленного от имени палаты духовенства в палату третьего сословия.

Кардинал первым делом поблагодарил их за рвение, с которым они заботились о безопасности и жизни наших королей, заверив их, что духовенство разделяет его.

Но он просил иметь в виду, что лишь законы Церкви способны пресечь вероломство чудовищ, которые осмеливаются совершать бесчеловечные покушения, как и то, что страх временных страданий — слишком слабое средство для борьбы с этим злом, проистекающим из ложных религиозных убеждений, тем более что эти несчастные страдают от мучений, мечтая о лаврах мучеников. Если их и сдерживает что-то, то лишь запреты Церкви, чьи строгость и суровость проявляются после смерти оных. Но для этого следует, чтобы эти законы и запреты исходили от твердой и непогрешимой церковной власти, то есть универсальной и не содержащей ничего, кроме того, с чем была бы согласна вся католическая Церковь; если же они проистекают от власти сомнительной и разделенной и содержат вещи, в отношении которых часть Церкви исповедует одно, а руководство и иные ее составляющие — другое, те, на кого она должна воздействовать, вместо испуга и страха перед законами и запретами станут насмехаться над ними и презирать их.

Затем кардинал сказал им, что в их статье, которой они дали имя основного закона, есть три положения:

Первое: нет причин, позволяющих убивать королей; с этим согласна вся Церковь, больше того, она предает анафеме тех, кто утверждает противное. Второе: наши короли наделены полной суверенностью; это второе положение считается верным и не подлежащим сомнению, хотя и не обладает той же убедительностью, что и первое, являющееся догматом веры. Третье: подданные ни в каком случае не могут быть освобождены от клятвы верности, которую принесли своему государю; это третье положение спорно и обсуждается внутри Церкви, так как все остальные части галликанской Церкви и даже все галликанское сообщество, с того момента, когда в нем были созданы школы теологии, и до появления Кальвина, полагают, что есть несколько случаев, при которых подданные могут быть освобождены от клятвы верности: а именно, когда некий государь нарушает клятву, данную Богу и своим подданным, прожить и умереть в католической вере, — например, становится еретиком или магометанином, но при этом не доходит до того, чтобы принудить своих подданных смириться с его ошибкой и неверностью, — в этом случае он может быть лишен своих прав, будучи виновен в вероломстве по отношению к тому, кому он принес клятву, то есть по отношению к Иисусу Христу, а его подданные могут быть освобождены церковным трибуналом от принесенной ему клятвы верности.

Отсюда следует, что с этой точки зрения вышеуказанная статья бесполезна и недейственна, поскольку законы предания анафеме и церковных запретов совсем не действуют на души, если их не рассматривать как части непогрешимой власти, с которой согласна вся Церковь; статья эта, мало сказать, бесполезна — она даже опасна, поскольку вся Церковь считает, что непозволительно убивать королей, если же добавить это положение к другому спорному, можно лишить первого его силы в сознании вероломных убийц, извращая то, что считается догматом веры, подобным смешиванием со спорным положением.

Само название, данное ими этой статье — основной закон, — оскорбительно для государства, ведь, приняв ее, следовало бы признать, что основы его шатки. Кроме всего прочего, эта статья приводит к расколу в Христовой Церкви: так как мы не можем утверждать, что Папа и все остальные составляющие католической Церкви придерживаются учения, противоположного слову Божьему, учения неверного и, следовательно, еретического, если же мы утверждаем это, то ведем к расколу и отделяемся от всего христианского сообщества; наконец, эта статья дает мирянам власть судить о религиозных делах и решать, какое учение соответствует слову Божьему, она дает им даже власть заставлять духовные лица приносить клятву, проповедовать и объявлять одно, оспаривать под присягой и письменно другое, что является святотатством, запросто обращаться с авторитетом Иисуса Христа и его апостолов, подрывать авторитет его Церкви.

А посему кардинал просил господ из третьего сословия исключить эту статью из своих наказов и доверить представителям духовенства переработать ее и распорядиться ею, как они сочтут необходимым.

Упрямство не позволило внять голосу разума: поскольку с самого начала они были настроены против палат духовенства и дворянства, то и не пожелали отказаться от своих предложений, побуждаемые тщеславным и казавшимся им благовидным предлогом заботы о королевских особах, отказываясь при этом признать, что вместо сохранения единства в государстве они способствуют расколу, вместо того чтобы печься о жизни королей, они отдают их на волю случая, лишая их подлинной безопасности, данной им Богом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Историческая библиотека

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное