Мемуары

Раздача денег, которую Эмери в первое время после своего возвращения в службу производил умно и без всякого шума, принудила нас к тому, чтобы еще усерднее постараться, так сказать, сочлениться с народом, и, поскольку нам представился для этого повод, сам по себе поистине благородный, а это всегда преимущество несомненное, мы им воспользовались. Впрочем, прислушайся я к своему внутреннему голосу, мы сделали бы это несколько позднее: ничто не вынуждало нас торопиться, а во время недовольства, если ты находишься в обороне, без нужды торопиться вредно; но в подобных случаях нет ничего хуже нетерпеливости подручных — в [232]бездействии им мерещится погибель. Я повседневно втолковывал им, что нам следует неподвижно парить в воздухе, что броски опасны, что я не раз замечал, насколько терпение полезнее суетливости. Никто из них не желал уяснить эту истину, однако же, бесспорную, а тут еще злая шутка, оброненная принцессой де Гемене, возымела совершенно неописанное действие: ей пришла на память песенка о полке некоего де Брюлона, который состоял всего из двух драгунов да четверых барабанщиков. Поскольку г-жа де Гемене по многим причинам ненавидела Фронду, она однажды у себя в доме в насмешку сказала мне, что в нашей партии осталось всего четырнадцать человек; тут-то она и сравнила нас с полком де Брюлона. Нуармутье, человека смышленого, но вспыльчивого, и Лега, тугодума, но спесивца, задела эта насмешка, которую они сочли справедливой; они с утра до вечера ворчали теперь, что я не решаюсь либо кончить дело миром, либо довести его до крайности. Поскольку глава заговора остается его главой лишь поскольку умеет предупредить или успокоить недовольство, пришлось мне против воли начать действовать, хотя время для этого еще не пришло; по счастью, я нашел способ, который мог бы исправить и даже оправдать эту неосторожность, если бы тем, кто ее вызвал, не вздумалось пересолить.

Воистину можно сказать, что доходами от муниципальной ренты в Париже пользуются преимущественно люди среднего достатка. Правда, в них имеют долю и семьи богатые, но по справедливости Провидение словно бы предназначило их для бедняков; в хороших руках, при разумном ведении дела рента эта могла бы сослужить важную службу Королю, являя собою верное средство, — тем более действенное, что оно незаметно, — привлечь к его особе бесчисленное множество семей среднего состояния, которых во времена революции приходится страшиться более всего 220. Однако развращенность минувшего века не раз посягала на этот священный капитал.

По невежеству кардинал Мазарини забыл в своем властолюбии всякую осмотрительность. Вскоре после заключения мира он начал разрушать преграды, воздвигнутые парламентскими постановлениями и королевскими декларациями против злоупотреблений. Послушный министру муниципалитет споспешествовал тому же своим лихоимством. По собственному почину, никем не подстрекаемые, рантье возмутились; многолюдной толпой они собрались в Ратуше. Вакационная палата запретила подобные сборища. Когда Парламент вновь собрался на Святого Мартина 1649 года, Большая палата подтвердила этот запрет, хотя сам по себе и законный, ибо без соизволения Государя никакие собрания не могут быть признаны правомочными, но, однако же, содействовавший злу, ибо он возбранял с ним бороться.

Большой палате пришлось издать второе постановление, ибо, несмотря на решение Вакационной палаты, более трех тысяч рантье, — все состоятельные горожане в черных мантиях, — созвали собрание и избрали на нем двенадцать синдиков 221, чтобы, по их словам, положить предел злоупотреблениям купеческого старшины. Синдики избраны были по [233]наущению пяти или шести лиц, которые хотя и в самом деле пользовались доходами с ренты, но в собрание посланы были мной, едва я узнал о нем, с тем чтобы направлять его действия. Я и поныне уверен, что оказал в этом случае большую услугу государству, ибо, не поверни я в должном направлении эту ассамблею, которая увлекла за собой едва ли не весь Париж, не миновать бы великого мятежа. А так, напротив, все произошло в большом порядке. Рантье почтительно встретили четверых или пятерых парламентских советников, которые возглавили их, приняв должность синдиков. Рантье подчинились им особенно охотно, когда от тех же советников услышали, что мы с герцогом де Бофором готовы оказать им покровительство. Они послали к нам торжественную депутацию — мне не надо говорить вам, как она была принята. Первый президент, которому должно было бы примириться с неизбежностью, узнав об этой истории, вспылил и издал второе постановление 222, о котором я упомянул выше. Синдики объявили, что распустить их может лишь Парламент в полном составе, а не единовластно Большая палата. Они принесли жалобу Апелляционным палатам, члены которых, обсудив дело между собой, поддержали синдиков и отправились к Первому президенту в сопровождении многочисленных рантье.