Мемуары

Г-жа де Полиньяк отдалась надежде. Она поспешила известить своего мужа и деверя и послала ко мне горничную сказать мне, что они спасены. Мы выходили из-за стола. Все, кто присутствовал у меня, .были крайне рады. Я отправилась к Идали, чтобы поздравить ее. Ее маленькая комната была полна народу.

_______________________________

* Они были освобождены только в 1814 году во время падения Бонапарта и реставрации Бурбонов. Примеч. авт.

________________________________

Я бросилась к ней на шею. Г-жа де Бранкас нежно обняла меня и бросила потом меня в объятия ее старой свекрови и ее мужа. Потом все закричали:

— Поцелуйте этого достойного человека. И толкали меня к человеку в очках.

— Это адвокат, который так хорошо защищал наше дело.

Я была так оглушена всеми этими излияниями, что у меня голова пошла кругом и я стала смеяться, как ребенок.

Я с сожалением видела, что момент моего отъезда приближается. Я не могла хладнокровно порвать дружеские связи, закрепленные действительным и нежным чувством. Я пользовалась остававшимся у меня временем для поездок по окрестностям Парижа. Их разнообразие было для меня постоянно новым. Я отправилась с г-жой де Тарант, г-жой де Беарн и принцессой де Тальмон в Пре Сен-Жерве. Этот луг занимает довольно обширное пространство земли, покрытое исключительно сиренью. Зрение и обоняние приятно поражены. Сладкий запах сирени приятен и напоминает свежесть юности.

Мы отправились потом в лес Ромэнвилье, принадлежащий г-же де Монтессон. Мы сели на скамью напротив группы крестьянок. Упрямая старуха бранила молодую девушку, печальный и смущенный вид которой забавлял мальчика, сидевшего рядом с хитрым выражением лица. Другой ребенок, стоя на коленях, ел фрукты из корзинки. Все это вместе составляло деревенскую картину, которую я и зарисовала в памятную книгу.

Четыре штриха с натуры более ценны и производят большее впечатление, чем заботливо сделанный рисунок, извлеченный из воображения. Совершенно справедливо говорят: «Только правдивое прекрасно и приятно». Св. Тереза говорила, что «воображение — это безумная в семье наших чувств». Это совершенно верно, если предоставить ему свободу блуждать без узды, но, если им руководит истина, оно становится полезным и без утомления переносит нас в прошлое и грядущее. Оно помогает мысли, прикрашивает ее и придает выразительность картинам. Бог дал нам все возможности действовать морально и физически; надо только внести порядок в эти драгоценные дары и, собирая механизм наших действий, точно и верно расположить все, что его составляет.

Участие, которое я принимала в Идал и, глубоко растрогало ее, и она старалась дать мне все доказательства ее чувствительности.

Момент моего отъезда приближался. Мои хорошие друзья насколько возможно не расставались со мной. Марков уехал. У меня оставалось до отъезда две или три недели. Когда я однажды утром гуляла с Полиной де Беарн, она сказала мне:

— Дорогой друг, с тех пор как я уверена в вашем отъезде, мое сердце страдает невыразимо и бесконечная разлука с вами наполняет меня беспокойством, которое я не могу подавить; мне кажется, что вы приехали, чтобы по крайней мере приблизить нас к счастью и что с вашим отъездом несчастья одолеют нас.

Увы! Это предчувствие оказалось слишком правдивым. У нее было тяжелое горе, подробности которого слишком долго рассказывать и которое продолжалось всю ее жизнь. Прелесть, добродетели и несчастье — вот ее девиз.

Жертвы были отведены на эшафот на Гревской площади. Жорж, Костер Сент-Виктор, Пико и семнадцать других умерли с возгласом: «Да здравствует король!» Стража окружала эшафот, чтобы помешать народу слышать их и действовать.

Моро, боясь смерти, написал Наполеону письмо в тоне извинения. Это проявление слабости будет неизгладимым пятном в истории его жизни. Они пришли к соглашению, и результатом его было удаление Моро в Америку. Бонапарт для своего спокойствия чувствовал необходимость, чтобы единственный человек, который мог заместить его в Париже, был удален.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 1804—1805

Я уехала из Парижа 26 июня, на следующий день после казни жертв, в четыре часа пополудни. Мои подруги приехали проститься со мной. Мое сердце было переполнено страданием от разлуки с ними, которые так сильно меня любили, и от печали, которую испытывала г-жа де Тарант, расставаясь со своей матерью.

Здоровье моей матери начинало изменяться. На следующий день после отъезда с ней случился ее обычный припадок нервного паралича. Мое беспокойство достигло апогея. Было ужасно видеть ее в таком положении в гостинице, где не было никакой возможности доставить ей покой. Наконец Бог сжалился надо мной: она почувствовала себя лучше и мы перенесли ее в карету. Движение и воздух окончательно поправили ее.