Мемуары

Около этого времени в Петербург приехали братья Государыни, два принца Виртембергских. Они служили в Австрии, и эта держава, выступив против Франции, направила их к Государыне, предлагая ей склонить Государя соединиться с австрийским правительством. Императрица, в восхищении от возможности сыграть роль, усердно взялась за это поручение и заручилась содействием князя Безбородко. Последний из вежливости поддержал ее настояние перед Государем, но Его Величество ответил им, что он «хочет сначала обеспечить счастье своего государства, прежде чем вмешиваться в дела своих соседей». Этот благоразумный ответ не удовлетворил их. Князь Безбородко воспользовался пристрастием Государя ко всяким церемониям и предложил ему принять под свое покровительство Мальтийский орден и потом провозгласить себя гроссмейстером ордена. Государь с I восторгом принял эту мысль и в силу этого необходимо должен был вступить в соглашение с Австрией. Блестящий поход в следующем году, в котором фельдмаршал Суворов вновь отвоевал Италию, был результатом этого союза, а также брак Великой Княжны Александры с палатином Венгрии.

Как только Императрица поправилась, двор поехал в Петергоф, и там произошли все перемены, удалившие от двора лиц, частью поддерживавших влияние Императрицы и частью поддерживаемых ею. Нелидова покинула двор и удалилась в общежитие. Военный губернатор Санкт-Петербурга Буксгевден¹⁰⁾, ее друг и протеже, потерял свое место. Вскоре поле того он был выслан в свое имение в Ливонию, и Нелидова, очень дружная с его женой, уехала вместе с ними.

Граф Николай Румянцев¹¹⁾, обер-гофмейстер, которого Государь считал также одним из верных слуг своей супруги, был также предназначен к высылке, но вмешательство Великого Князя Александра остановило приказ, правда, только на время, потому что несколько месяцев спустя он все-таки был выслан. Граф Николай Румянцев был раньше нашим министром во Франкфурте, и ему было поручено Императрицей Екатериной II вести переговоры относительно брака Великого Князя Александра с принцессой Луизой Баденской. В тот день, когда Государь уже отдал приказ о его высылке, Великий Князь Александр подошел к Великой Княжне Елизавете, когда она спускалась с лестницы для вечерней прогулки, и сказал ей быстро:

— Поблагодарите отца, когда будете рядом с ним; из внимания к нам он отменил приказ о высылке графа Румянцева; сейчас я не могу вам сказать больше.

Великая Княгиня не вмешивалась в придворные интриги и узнавала о них только впоследствии по объявленным результатам, поэтому она была очень удивлена словами Великого Князя, но тем не менее исполнила порученное ей. Император очень хорошо принял ее благодарность и сказал ей много любезного по этому поводу. Остановились в Монплезире, и в то время, когда все гуляли на террасе, Государыня отвела в сторону Великую Княгиню и спросила у нее:

— Где граф Румянцев? Говорят, он выслан, что вы знаете об этом?

Великая Княгиня чистосердечно рассказала ей все, что ей было известно. В тот же момент Великий Князь Александр, желая скрыть от матери неприятную для нее новость, что Государь вооружен против графа Румянцева, подошел к ним. Услыхав, о чем они разговаривают, он горячо упрекал Великую Княгиню за то, что она рассказала эту историю Императрице. Ее Величество с живостью возразила:

— Когда все покидают меня, неужели вы сердитесь, что ваша жена не потеряла доверие ко мне?

Упреки были несправедливы, но эти слова Государыни глубоко тронули Великую Княгиню, и она желала бы утешить ее, тем более что с тех пор, как Государыня была несчастной, ее обращение с Великой Княгиней потеряло оттенок высокомерия.

В том году двор прожил в Петергофе до первых дней августа. Я отправилась туда на именины Государыни вместе с двумя моими подругами и м-ль Блом, племянницей барона Блома, датского посланника. Великая Княгиня Елизавета позволила мне повидаться с ней утром в Английском саду, куда она пришла вместе с Великой Княгиней Анной, а я — с моими подругами. Мы с ней разговаривали вдвоем, что мне напомнило счастливые времена. Это был последний наш разговор в таком роде.

Двор провел еще две недели в Павловске и оттуда переехал в Гатчину. Как ни любил Государь это имение, обыкновенно продолжая пребывание там до поздней осени, на этот раз он уехал, прожив там полтора месяца, потому что приближался приезд Лопухиной. Без сомнения, состояние экзальтации, в которой он находился, внушило ему мысль придать своему возвращению в город более торжественный вид. Он выехал из Гатчины во главе гвардии и других полков, собиравшихся обыкновенно осенью на маневры. Войска, так же как и двор, совершили путь от Гатчины до Петербурга в два дня. На ночь остановились в Красном. Селе. Войска расположились лагерем, а двор поместился в старом деревянном дворце. Была хорошая погода, и дорога, избранная на этот раз, проходила по более красивым местностям, чем та, по которой двор обыкновенно ездил из Гатчины в Петербург. Все это придавало шествию торжественный вид.