Мемуары

Князь Голицын в царствование Екатерины был камер-пажом. Она всегда была очень милостива к нему, потому что, во-первых, у него был приятный характер, а во-вторых, привязанность его к ней граничила с культом. Вскоре по выходе его из пажей она назначила его камер-юнкером двора Великого Князя Александра. Его ум и умение быть приятным в обществе снискали ему особую милость и даже доверие Великого Князя. У него был очень веселый характер и гибкий ум, но в нем не было ничего конспиративного, и он не больше мешался в дела, чем это делали остальные. Предлогом к такой строгости в отношении к нему считали интригу между Великим Князем и мадам Шевалье. Эта актриса, любовница Кутайсова, делала очень большие авансы Великому Князю, и последний, обольщенный ее красотой и грацией, был склонен отвечать на ее чувства. Утверждают, что князь Голицын играл роль посредника в этой интриге и Кутайсов, ревнуя, не будучи в состоянии отомстить самому Великому Князю, обратил свои чувства на посредника; как бы то ни было, Великий Князь был очень огорчен удалением Голицына и строгостью, с которой с ним обошлись.

Двор отправился в Павловск в первых числах мая, и помолвка Великой Княжны Елены была вскоре отпразднована там очень торжественно.

Восемнадцатого мая Великая Княгиня Елизавета родила дочь17). Государь был очень обрадован рождением внучки, которое ему было объявлено почти в тот же момент, когда курьер из армии привез ему вражеские знамена и известие о победе Суворова в Италии18). Государь любил выставлять на вид это обстоятельство и объявил себя покровителем новорожденной, к которой, как говорил он, могли плохо относиться потому, что это не был мальчик.

Рождение маленькой Великой Княжны сделало меня более чем счастливой. Я была в Павловске на крестинах. Утром того же дня Государь позволил Великому Князю просить, каких он пожелает, милостей для особ его двора. Великий Князь попросил у него: Александровскую ленту для графа Толстого, Св. Анны для Ададурова, камергера его двора, и большую Екатерининскую ленту для графини Шуваловой. Как только указы об этом были подписаны и стали известны графу Ростопчину, он пошел к Императору и сказал ему, что он поступит несправедливо, если не даст Александровской ленты моему мужу, стоявшему во главе двора его сына и служившего всегда честно Великому Князю.

Император согласился с этими замечаниями и сказал Ростопчину напомнить ему о ленте после цремонии крещения. Мы ничего не знали об этом. Я ночевала в Царском Селе и попала в Павловск как раз к тому времени, когда мне следовало вместе с придворными отправиться в церковь. Церемония эта очень растрогала меня, в особенности когда Государь сам поднес ребенка к причастию. Он сделал это с особым чувством, что было замечено всеми. Когда я вернулась в гостиную, чтобы подождать там обеда, муж подошел ко мне и сказал:

— Толстому дадут Александровскую ленту, Великий Князь пожелал этого. Если у вас спросят, получу ли я, отвечайте, что вы ничего не знаете.

Император, возвратясь в кабинет, позвал Кутайсо-ва и сказал:

— Ростопчин говорил мне сегодня утром, что я что-то должен сделать, и я забыл... Ах, знаю! Позовите мне Головина и принесите мне Александровскую ленту.

Как только мой муж вошел в кабинет, Государь подошел к нему и сказал:

— Я совершил очень большую несправедливость и спешу исправить то, что сделано моим сыном без достаточного размышления. Вы более других достойны его внимания и расположения.

Государь послал Кутайсова сказать Великому Князю Александру, что он дал Александровскую ленту человеку, наиболее достойному этого знака отличия. В ту же минуту в кабинет вошла Государыня. Государь сделал знак моему мужу не благодарить ее. Она была крайне удивлена тем, что мой муж был наедине с Государем, а также лентой, которую она видела на нем. Нас уверяли, что она противилась этому, и, когда она вышла из кабинета, Государь сказал мужу:

— Я вам сделал знак не благодарить ее — уверяю вас — не за что было.

Великий Князь принял мужа с замешательством. Последний сказал ему, что ему очень тяжело, что он не может считать ленту знаком внимания его Императорского Высочества, что Великий Князь должен достаточно знать его, для того чтобы верить, что мой уж ценит не ленту, а его мнение, и, увлеченный горячностью своего характера, он позволил сказать себе слишком много суровой истины, чего подданный никогда не должен говорить монарху, как бы ни были искренни его намерения. Он попросил у Великого Князя разрешения подать в отставку. Последний слабо сопротивлялся. От Великого Князя муж прошел к Великой Княгине, чтобы поблагодарить ее. Она ничего не знала и поручила передать мне, чтобы я пришла к ней.