Мемуары

В поведении официальных немецких учреждений во время Игр не было ничего нового; все, однако, проявилось в особенно грубой форме. Как обладатель олимпийского диплома по правилам МОК я могла претендовать на место на почетной трибуне, но тогда еще не знала этого. Ни одна из немецких спортивных организаций не позвала меня на праздничные мероприятия — хотя бы даже вне Игр. Тем большей была моя радость, когда меня пригласило американское посольство в мюнхенский Дом Америки. Впервые с 1936 года я встретилась там с Джесси Оуэнсом. Трогательное свидание… Оуэнс обнял и поцеловал меня. У нас наполнились слезами глаза. Некоторые гости начали аплодировать, потом все сильнее, и вскоре раздался плевал аплодисментов. Я покинула это мероприятие расстроганная.

С того момента я не могла прохлаждаться ни минуты. Я работала ежедневно с семи утра и до полуночи. Работа была трудной. Лишь немногие фотографы могли входить во внутренние помещения стадиона, но только оттуда можно было сделать действительно великолепные спортивные снимки. Однако я вместе с другими фотографами находилась в окружавшем часть стадиона рву.

Еще труднее оказалось проводить съемки тех видов спорта, которые проходили в закрытом помещении, таких, например, как гимнастика, баскетбол, велосипед, плавание, фехтование. Для этого требовалось особое удостоверение, так как мест для работы было мало. В большинстве случаев мне его не выдавали.

По вечерам я ездила в пресс-центр, где можно было проявить пленки, а Хорст после этого сразу же отвозил их в аэропорт, чтобы на следующее утро они уже оказались в Лондоне.

Я не знала, соответствуют ли снимки ожиданиям редакции, и мне стало намного легче, когда позвонил Майкл Ранд и заверил, что фотографии понравились. То, что я узнала помимо этого, меня расстроило: «Санди тайме» подверглась нападкам из-за того, что пригласила меня работать фотографом. В письме в эту газету, опубликованном ею же, британская секция Всемирного еврейского конгресса рьяно протестовала против моего с ней сотрудничества. Обоснование повторяло заявление еврейской общины в Берлине. В то время как в бывшей немецкой столице в мою защиту не выступил никто, «Санди тайме» это сделала. В ответном обращении редакции было написано:

Мы уполномочили Лени Рифеншталь выполнить для нас работу, связанную с Олимпийскими играми 1972 года, поскольку она, как доказывают только что поступившие снимки, является в этой области лучшим фотографом в мире.

Лени Рифеншталь дважды проверена немецкими судами и оправдана. Прежняя ее связь с нацистской партией не может являться причиной постоянного бойкота ее работы, иначе теле- и кинокомпании никогда больше не показали бы ее классические фильмы об Олимпиаде 1936 года. В действительности же их демонстрируют все время.

Когда пять лет тому назад мы опубликовали в «Санди тайме» ее блистательные фотографии племени нуба, не поступила ни одна официальная жалоба. Мы сопереживаем Лени Рифеншталь и не верим, что за всеми этими нападками есть хоть что-то вразумительное.

Издатель

Это признание стало для меня стимулом. Я не должна разочаровать редакцию! В то же время получить хорошие фотографии оказалось ужасно трудно. Борьба фотографов за удостоверения и удобные места была убийственной. Часто я часами сидела на корточках на полу в спортивном манеже, чтобы сделать всего пару оригинальных снимков.

И тут случилось ужасное, непостижимое преступление. За шесть дней до завершения Игр арабские террористы убили в Олимпийской деревне двух израильских спортсменов и девять захватили в заложники. Игры прервались. Мы все были парализованы от ужаса.

Последовали часы невыносимого напряжения. Террористы грозили расстрелять заложников, если не выполнят их требование и не выпустят из израильских тюрем 200 арестованных. Ультиматум заканчивался в 12 часов, но в течение дня срок все время отодвигался. Снайперы окружили дом, где находились убийцы со своими заложниками, в то время как посредники вели с террористами переговоры. Время от времени на балконе появлялся один из террористов в маске. Фотографии бандитов обошли весь мир.