Мемуары

Часами в пресс-центре мы с беспокойством ждали вестей, пока не поступило сообщение, что террористов вместе с заложниками доставили на вертолетах в аэропорт Фюрстенфельдбрука[515]. После долгих часов неопределенности это стало сенсацией. Поздно ночью пресс-атташе возвестил, что террористов обезвредили и все заложники освобождены. В до предела забитом пресс-центре началось ликование. Услышав с облегчением, что среди заложников нет жертв, я поехала в свой отель. Но как было ужасно, когда на следующее утро сообщили, что вчерашняя информация — «утка». Правда оказалась страшной. Во время драматической ночной освободительной акции в аэропорту с притушенными огнями все заложники погибли, попав под перекрестный огонь.

Но, несмотря на трагедию, Игры продолжились. МОК принял это решение по согласованию с израильскими службами. После однодневного перерыва в Играх состоялся траурный митинг в память убитых спортсменов. В своей речи Эвери Брэндедж так обосновал это решение: нельзя допустить, чтобы кучка террористов разрушила идею международного сотрудничества, воплощенную в Олимпийских играх. С призывной интонацией он обратился к зрителям: «Игры должны продолжиться».

После этой трагедии мой энтузиазм поутих, и завершение работы стало для меня всего лишь обязанностью.

Очень впечатляюще прошла заключительная церемония Игр. Вилли Дауме, президент Немецкого олимпийского комитета, в прочувственной речи еще раз осудил страшное преступление террористов и пылко присягнул вере в олимпийскую идею.

С интересом я ждала своих фоторепортажей в «Санди тайме мэгэзин».

Спустя три недели мне наконец попался номер «Санди тайме», на обложке которого были помещены две удивительно похожие фотографии прыгунов в высоту: одну я сделала в 1936 году в Берлине, другую — спустя 36 лет в Мюнхене. Над ними заголовок: «Две Олимпиады Лени Рифеншталь».

Наряду с «Санди тайме» все больше иностранных журналов и телевизионных компаний отказывалось поддерживать бойкот в мой адрес. Американская телекомпания Си-би-эс в заключение Олимпийских игр показала документальную ленту-портрет обо мне. Срежиссировали этот фильм Стефан Ходоров и Джон Музилли. В те четыре дня, пока производились съемки, моя квартира выглядела как киноателье. Оба американца работали с такой увлеченностью и усердием, что эти качества передались и мне. Должна заметить, им были присущи ангельское терпение и колоссальная работоспособность. Ходоров и Музилли даже ездили со мной на вершину Цугшпитце, поскольку посчитали это место самым подходящим для съемок интервью о моих горных кинолентах. В Америке их фильм демонстрировался в двух частях и пользовался таким успехом, что Си-би-эс пришлось показывать его неоднократно.

Потом со мной договорился о встрече Эндрю Маннхейм, журналист из Лондона, намеревавшийся взять у меня развернутое интервью для американского журнала «Современная фотография». Мы провели в беседах целых три дня. В этом чрезвычайно подробном материале совершенно отсутствуют неточности, так как Маннхейм перед тем, как отправить его в печать, попросил меня прочитать весь текст. Редкость среди журналистов.

Теперь пришло время для отпуска, захотелось сменить обстановку. Супруги Хартвиг из Гамбурга, от которых мне в подарок достался внедорожник, пригласили нас с Хорстом совершить совместное путешествие по Восточной Африке. Эта поездка обещала полноценный отдых: интересные захватывающие события, купание и фотосафари. Мы с благодарностью приняли приглашение.

ПРОЦЕСС ГЕЙЕРА

Удары судьбы сыпались на меня и в новом году. Процесс о возмещении убытков, который в течение многих лет вели мои друзья-кредиторы против Гейера, был проигран и во второй инстанции — Высший земельный суд Гамбурга отклонил апелляцию за давностью лет. Непостижимо! Экспертное заключение, которое мои кредиторы до подачи жалобы попросили разработать специалистов, явно не учитывало опасности истечения срока давности. Сумма неправильных платежей, проведенных Гейером, оказалась огромной, и преступную небрежность обремененной долгами фирмы оказалось невозможно исправить на основании договора «Об общих условиях поставок». Трагично, но приговор из-за ошибочного экспертного заключения «Кодака» все-таки был приведен в исполнение.

Уловки адвоката Гейера бросались в глаза. Он не только напропалую использовал политические мотивы, которые ничего общего не имели с делом, но и циничным образом дискредитировал меня как личность, а также мою работу. Рассказ об огромном вреде, причиненном мне Гейером, сопровождался пренебрежительными высказываниями типа: «Речь же идет только о фильме с голыми нуба».

Тем не менее я попросила своих кредиторов отказаться от подачи кассационной жалобы. Высокая стоимость процесса, которую мне предстояло оплатить наполовину, требующая времени и усилий обработка бесконечных бумаг — всем этим совсем не хотелось заниматься. На процессе внезапно исчезнувший киноролик, просто необходимый для нового слушания дела, больше не фигурировал. Но самое главное: материал фильма о нуба в результате процесса заблокировали бы на долгие годы.