Мемуары

Одиннадцатого октября Месьё обещал Парламенту добиться от г-на де Бофора, чтобы тот отказался от парижского губернаторства, а г-да Дужа и Сервен доложили палатам, что накануне принесли герцогу Орлеанскому жалобу на грабежи, учиняемые солдатами, и Месьё посулил им приказать отвести войска. Герцог Лотарингский, которого я повстречал в этот день на улице Сент-Оноре и которого городская стража у ворот Сен-Мартен едва не убила за то, что он хотел покинуть город ⁵⁶⁴, живыми красками изобразил мне сие «последовательное поведение». Он сказал мне, что сочиняет книгу, которая так и будет называться, — он посвятит ее Месьё. «Моя бедная сестрица над ней поплачет, — прибавил он. — Но не беда, мадемуазель Клод ее утешит».

Двенадцатого октября Месьё рассыпался в извинениях перед Парламентом, что войска медлят покинуть город — они давно-де убрались бы, если бы не дурная погода. Вы, без сомнения, удивлены, что я говорю в таких выражениях о тех самых войсках, которые всего неделей или десятью днями ранее открыто щеголяли на улицах своими красными и желтыми перевязями, готовые сразиться с войсками Короля и даже одержать над ними верх. Историк, описывающий времена, более удаленные от своего века, стал бы отыскивать звено, связующее, так сказать, столь неправдоподобные и несогласные друг с другом происшествия. И однако, переход от одних к другим был не более долог, нежели я описал, и в нем не было ничего загадочного. Все, что рассуждающая о политике пошлость измыслила, пытаясь примирить эти события, — плод досужей выдумки, химера. Я снова, как и прежде, утверждаю: грубые ошибки в главном почти неизбежно ведут к тому, что все, кажущееся странным и невообразимым, да и на самом деле невообразимое и странное, становится возможным.

Тринадцатого октября Король повелел начальникам городской милиции послать депутатов в Сен-Жермен; говорил от их имени старейший из них, судья-докладчик г-н де Сев. Король дал в честь посланцев обед и даже оказал им честь, появившись в зале во время трапезы. В тот же день принц де Конде с неописанной радостью покинул Париж ⁵⁶⁵; он уже давно лелеял эту мечту. Многие полагали, что его удерживала в столице любовь к г-же де Шатийон; многие другие уверены были, что он до последней минуты надеялся примириться с двором. Не могу припомнить, что он сам говорил мне насчет этого, ибо невозможно, чтобы в наших с ним долгих беседах о прошлом я не коснулся этого вопроса.

Четырнадцатого октября герцог де Бофор в короткой и неуклюжей речи объявил Парламенту, что слагает с себя полномочия парижского губернатора.

Шестнадцатого октября Месьё напрямик объявил Парламенту, что Король решительно опроверг измышления г-на де Жуайёза, но, следуя неизменной своей привычке, он прибавил, что с часу на час ожидает более благоприятных известий. Видя, как я удивлен, что он продолжает вести себя подобным образом, он сказал мне: «Готовы ли вы поручиться, что умонастроение Парижа не переменится через четверть часа? Разве я могу быть уверен, что народ с минуты на минуту не предаст меня Королю, если заподозрит, что я не достиг с ним согласия? Разве я могу быть уверен, что мгновение спустя чернь не предаст меня принцу де Конде, если тому взбредет на ум возвратиться назад и возмутить город?» Полагаю, что, узнав правила Месьё, вы уже меньше удивляетесь его поступкам. Говорят — вступать в борьбу с правилами бесполезно; атаковать правила, продиктованные страхом, тем более бессмысленно — они неподступны.

Девятнадцатого числа Месьё объявил Парламенту о полученном от Короля письме, в котором Его Величество сообщал Месьё, что в понедельник, 21 октября, будет в Париже; Месьё прибавил, что весьма удивлен, почему Его Величество не выслал прежде амнистию, дабы зарегистрировать ее в парижском Парламенте. Все были потрясены до глубины души. Начались прения, и решено было нижайше просить Короля явить эту милость Парламенту и народу.

Упомянутое королевское письмо доставлено было герцогу Орлеанскому 18 октября вечером; тотчас послав за мной, он сказал мне, что поведение придворной партии непостижимо уму, своей игрой она погубит королевство, и ему, Месьё, ничего не стоит закрыть ворота перед Королем. Я отвечал на это, что поведение двора совершенно понятно: зная добрые и миролюбивые намерения Месьё, придворная партия ничем не рискует; да и к своей цели она двигается, по-моему, весьма осмотрительно; она разведала все обстоятельства куда основательнее, чем бывало прежде, и я не понимаю, как можно помешать двору возвратиться в Париж, если еще 14 сего месяца Месьё позволил, чтобы, не испросив его согласия, издали и привели в исполнение указ о восстановлении в должности прежнего купеческого старшины и эшевенов. Месьё несколько раз подряд крепко выругался, потом, поразмыслив, сказал: «Ступайте, мне надо два часа побыть одному, возвращайтесь вечером, к восьми часам».