Мемуары

Господин де Бриссак сказал мне однажды, что мне надо было бы вести себя осмотрительней, что на него со всех сторон сыплются остережения и ныне он даже получил записку, автор которой, не называя себя, заклинал его сделать так, чтобы я не появлялся в этот день в саду Рамбуйе, где вошло в моду прогуливаться, хотя был уже разгар ноября. Я решил, что записку эту писал кто-то из придворных, желавший испытать мою храбрость и мои силы. Я отправился на прогулку в сад с двумястами дворян; там я встретил многих офицеров королевской гвардии и среди них Рюбантеля, верного наперсника аббата Фуке. Не знаю, было ли у них намерение напасть на меня, но знаю, что напасть на меня в этих обстоятельствах было невозможно. Они приветствовали меня почтительными поклонами, я обменялся несколькими словами с теми из них, кто был мне знаком, и возвратился домой, совершенно довольный собой, как если бы не совершил величайшую глупость. А это и впрямь была глупость, способная лишь еще сильнее озлобить против меня двор. Тебя раззадорили, ты теряешь голову, а в пылу страстей уже трудно избежать крайностей. А вот еще пример неразумного моего поведения.

В предрождественские дни, по крайней мере по воскресеньям и праздникам, я намеревался читать проповеди в самых больших церквах Парижа и первую проповедь прочитал в день праздника Всех Святых в Сен-Жермене ⁵⁸⁹ — приходе самого Короля. Их Величества оказали мне честь своим присутствием, на другой день я отправился поблагодарить их. Поскольку с недавних пор меня все чаще осаждали советами быть осторожнее, я не показывался в Лувре, и, наверное, напрасно, ибо, как я полагаю, это обстоятельство более всех других побудило Королеву меня арестовать. Я говорю — полагаю, ибо для того, чтобы утверждать это с уверенностью, следовало бы прежде узнать, был ли я арестован по приказу Мазарини или же Кардинал просто одобрил мой арест, когда убедился, что меня удалось взять под стражу. Мне ничего в точности не известно, ибо даже люди близкие ко двору придерживались на сей счет совершенно различных мнений.

Лионн всегда убеждал меня во втором. Кто-то, уже запамятовал кто, говорил мне, что Ле Телье утверждал противное. Верно лишь, что если бы не обстоятельство, о котором вы сейчас узнаете, я не появился бы в Лувре; я держался бы начеку и, невзирая на приказ, полученный Праделем, еще оттянул бы развязку, во всяком случае до той поры, пока не получил бы известий от Мазарини. Все мне это советовали, и помню, что д'Аквиль однажды вечером в негодовании заметил: «Вы сумели усидеть дома три недели кряду из-за принца де Конде. Неужто вы не способны усидеть дома три дня из-за Короля?»

Вот что помешало мне послушаться д'Аквиля. Г-жа де Ледигьер, которую я имел причины считать особой весьма осведомленной и которая обыкновенно и в самом деле была хорошо осведомлена, всячески уговаривала меня явиться в Лувр: коль скоро я могу являться ко двору без опаски, рассуждала она, мне следует там бывать из соображений приличия и прочее. Я готов был согласиться с ходом ее рассуждений, но не мог согласиться с тем, что я буду при дворе в безопасности. «Удерживает ли вас что-нибудь еще, кроме этого подозрения?» — спросила она. «Нет», — отвечал я. «Тогда ступайте в Лувр завтра же, — объявила она, — ибо нам известно, что творится за кулисами». А за кулисами, по ее сведениям, созвано было тайное совещание, и на нем, после долгих споров, решили со мной примириться и даже удовлетворить ходатайства мои за моих друзей ⁵⁹⁰. Я совершенно уверен, что г-жа де Ледигьер меня не обманывала, и уверен также, что маршал де Вильруа не обманывал г-жу де Ледигьер. Его самого обманули, вот почему я никогда не заговаривал с ним об этом деле.