Мемуары

Папа Иннокентий, человек великий, с особенным тщанием выбирал тех, кого он намеревался назначить кардиналом, и, должно признать, ошибался в своих избранниках очень редко. Правда, используя свое на него влияние, синьора Олимпия почти принудила его удостоить этой чести племянника своего, Майдалькини, бывшего еще мальчишкой, но, если не считать этого случая, выбор других кардиналов всегда был справедлив или оправдан важными соображениями. Следует к тому же прибавить, что достоинства и высокое рождение большинства этих лиц содействовали в дальнейшем их славе. Те из них, кто не был привержен тому или другому венценосцу из благодарности за свое назначение или в силу принадлежности к какой-нибудь партии, по смерти папы оказались свободны от всех обязательств, ибо племянник папы кардинал Памфили сложил с себя сан, чтобы жениться на княгине Россано, а кардинал Асталли, которого Его Святейшество ранее объявил своим племянником, был с позором лишен этого звания, — таким образом не осталось никого, кто мог бы возглавить в конклаве эту партию. В числе тех, кто оказался в положении, которое можно назвать независимым, были кардиналы Киджи, Ломелини, Оттобони, Империали, Аквавива, Пио, Борромео, Альбицци, Гвальтерио, Аццолини, Омодеи, Чибо, Одескальки, Видман, Альдобрандини. Десять из них, а именно: Ломелини, Оттобони, Империали, Борромео, Аквавива, Пио, Гвальтерио, Альбицци, Омодеи и Аццолини, забрали себе в голову, воспользовавшись этой своей свободой, избавить Священную Коллегию от обычая подчинять чувству благодарности голоса, которые должны внимать лишь внушению Святого Духа. Они постановили следовать только велению долга и, участвуя в конклаве, открыто объявить о совершенной независимости своей от всех партий и от всех венценосцев. Поскольку испанская партия в ту пору была в Риме самой сильной, как по числу кардиналов, так и потому, что к ней примкнули приверженцы дома Медичи, она всех яростней выступила против независимости «Летучего эскадрона» — так прозвали поименованных мной десятерых кардиналов; я воспользовался тем, что кардинал Джанкарло Медичи от имени Испании обрушился на их союз, и присоединился к ним, взяв, однако, сначала необходимые меры в отношении Франции: я обратился к монсеньору Скотти, который был когда-то чрезвычайным нунцием во Франции и хорошо принят при дворе, с просьбой обойти всех кардиналов французской партии, чтобы сказать им, что я молю их объявить мне, чем я могу служить Королю — я не требую выдачи никаких тайн, довольно будет, чтобы мне день за днем сообщали, что я должен делать, дабы исполнить свой долг.

Кардинал Гримальди отвечал монсеньору Скотти вежливо и даже весьма приветливо, но кардиналы д'Эсте, Бики и Орсини отнеслись к моим словам свысока и даже презрительно. На другой день я публично объявил, что, поскольку меня лишают способа служить Франции, мне, на мой взгляд, не остается ничего лучшего, как присоединиться к той партии, которая хотя бы менее всех других зависит от Испании. Меня приняли с распростертыми объятиями, и дальнейшие события показали, что я поступил правильно.

Этого никак нельзя сказать о моем поведении в отношении г-на де Лионна. Он уже успел примириться с кардиналом Мазарини, и тот послал его в Рим интриговать против меня, а чтобы придать ему более веса, облек его званием чрезвычайного посла при итальянских государях. Состоя в довольно тесной дружбе с Монтрезором, он свиделся с ним перед отъездом в Рим и просил того написать мне, что он будет всеми силами стараться смягчить вражду ко мне двора и я скоро увижу плоды его усилий. Он говорил искренне — его намерения в отношении меня были честны. Я не ответил ему как должно, и ошибка эта принадлежит к числу далеко не самых маловажных в моей жизни. Я опишу вам подробности и причины неразумного моего поведения, но прежде расскажу вам, как проходил конклав.