Мемуары белого медведя

По прошествии некоторого времени я получила письмо от отечественного объединения Союз развития международной коммуникации. Текст вызвал у меня недоумение: «Приглашаем Вас принять участие в проекте посадки апельсиновых деревьев в Сибири. Для нас очень ценна поддержка такой известной личности, как Вы. К тому же общими усилиями мы могли бы привлечь больше внимания к упомянутому проекту». Я? Известная личность? Эти слова, подобно цветам роз, ласково щекотали внутреннюю поверхность моих ушей. Я без промедления ответила, что согласна участвовать.

В тот же день я собралась вынести мусор, вышла из квартиры и зашагала вниз по ступенькам. Когда я шла мимо двери домоуправши, та выглянула на лестничную площадку и осведомилась, как у меня дела. В ее вопросе мне почудился подвох.

— Вот, зовут на работу в Сибирь, — ответила я гордо и рассказала о почетном приглашении.

Управдом страдальчески поморщилась.

— Проект посвящен выращиванию апельсинов в холодных условиях, — добавила я для пущей ясности.

Моя собеседница едва не взвыла. Она крепко прижала свою сумку к груди и торопливо простилась со мной, сославшись на неотложные дела.

Я с наивным оптимизмом верила в то, что в Сибири могут расти апельсины. Выращивают же в Израиле киви и помидоры, а там ведь пустыня. Так почему бы не быть апельсинам в Сибири? И потом, я как нельзя лучше подходила для работы в сибирском климате, холод был моей страстью.

С того дня управдом избегала меня. Каждый раз, когда я выходила из квартиры, она быстро покидала лестничную клетку, где стояла до этого, и пряталась за своей дверью. Выбегая на улицу, я регулярно замечала, что управдом наблюдает за мной из-за занавесок. Однажды, когда я постучалась к ней с каким-то вопросом, она притворилась, что ее нет дома.

Мои уши зарастали плесенью, потому что со мной никто не разговаривал. Язык существует не только для бесед, его еще можно использовать для приема пищи. А вот уши даны нам лишь для того, чтобы различать голоса и звуки. Мои уши слышали исключительно трамвайный лязг и ржавели, как колеи заброшенной железной дороги. Тоскуя по людским голосам, я решила обзавестись радиоприемником и отправилась в магазин электротоваров, но продавец объяснил мне, что в настоящее время все приемники в стране раскуплены. Это известие скорее обрадовало меня, чем огорчило. Даже если бы я приобрела радиоприемник, он оказался бы настолько плохого качества, что его звук едва ли можно было бы отличить от трамвайного грохота. По пути домой я заглянула в канцтовары, чтобы купить почтовой бумаги, и рассказала тамошнему продавцу о проекте «Апельсины в Сибири». Он отреагировал на мои слова точно так же, как управдом:

— Очень вам сочувствую. Надо что-то придумать.

Я догадалась, что мое будущее все-таки в опасности. Войдя в подъезд, я стала подниматься к себе, но тут из своей квартиры выскользнула управдом и молча протянула мне листок с именем и адресом неизвестного мне человека. Я сообразила, что он может спасти меня, но не стала спешить к нему. Минула неделя, а я так ничего и не предприняла.

На восьмой день пыхтящий почтальон с разрумяненными щеками вручил мне заказное письмо — приглашение на международную конференцию в Западном Берлине, написанное в сухом и холодном тоне. Тем сильнее меня удивила приписка, что за мое участие в конференции организатор заплатит гонорар в размере десяти тысяч долларов. «Я что-то не так поняла», — подумала я и перечитала письмо. Слова «десять тысяч долларов» и «Западный Берлин» были выведены в нем черным по белому. С какой стати мне отстегнут столько денег? И почему вознаграждение будет переведено на счет союза писателей моей страны, а не выдано мне? В конце концов до меня дошло: если бы не этот выкуп, не видать бы мне разрешения на выезд. Не прошло и двух недель, а в моем распоряжении уже имелись все нужные документы, в том числе билет на самолет Москва — Берлин-Шёнефельд.

Багажа у меня почти не было, поездка обещала быть короткой. В самолете стоял запах плавящейся пластмассы, а сидение на одном месте угнетало меня, потому что кресло оказалось очень тесным. Самолет приземлился в аэропорту Берлин-Шёнефельд. Там меня встретили полицейские, по-видимому специально дожидавшиеся меня. Мы вместе забрались в грузовик, и тот довез нас до вокзала, где меня посадили в элегантный поезд до Западного Берлина. Когда явился пограничник, я показала ему все документы, которые взяла с собой. Поезд был странно безлюдным, по ту сторону толстого оконного стекла пролетали пустынные ландшафты. Внезапно в мой лоб врезалась муха — впрочем, нет, то была не муха, а мысль: «Я еду в эмиграцию!» Только тут я начала догадываться, что со мной происходит. Кто-то организовал мне этот побег, чтобы спасти от неизвестной мне угрозы. Перед моими глазами возникли очки в красной пластиковой оправе. Они сидели на переносице девушки лет двадцати. Та о чем-то спросила меня, и я ответила по-русски:

— Не понимаю.

Тогда девушка в очках поинтересовалась на ломаном русском:

— Вы русская?