Мемуары белого медведя

Впрочем, стол мне тоже перестал нравиться, он вдруг показался мне слишком низким, слишком низким и обыденным для того, чтобы написать за ним приличную автобиографию. Если бы бумага располагалась настолько близко, что при необходимости могла бы впитывать капли крови, вытекающие из моего носа, тогда я спокойно перекладывала бы на нее каждое свое воспоминание. По-видимому, уединение было мне в тягость, при этом я сама попросила Вольфганга оставить меня, едва мы пришли ко мне домой.

Вольфганг не показывался несколько дней. Полагаю, банковский счет был задуман как замена романтическим отношениям. На мой счет переводились деньги, я снимала их с карты, шла за покупками и съедала купленное. Спустя некоторое время меня снова одолевали голод и тоска, возлюбленный понимал это и вместо свидания отделывался от меня очередной стопкой банкнот. Они были несъедобны, и потому я обменивала их в супермаркете на лосося. Я ела, ела, ела и никак не могла наесться. Мой мозг неуклонно деградировал, ночами я лежала в кровати без сна и поднималась по утрам с огромным трудом. Мои конечности стали как лапша, в душе царил мрак. Настоящая дегенерация. Я хотела как-то противостоять ей и мечтала, что разучу новый номер для выступлений на морозе, за который публика будет награждать меня оглушительными рукоплесканиями.

Я вышла из дома. Мимо с жутким грохотом пронесся мотоцикл. Когда-то давно я тоже водила мотоцикл, изготовленный специально для меня. Поначалу шум его мотора внушал мне такой страх, что я шарахалась от него. Я преспокойно раскатывала на своем трехколесном велосипеде, но этот двухколесный громыхающий агрегат мне было не приручить. Мне смастерили мотоцикл с тремя колесами, который не кренило. Иван снова и снова включал перед моей клеткой мотор, чтобы приучить меня к его звуку. Да, я сидела в клетке. Слово «клетка» испортило мне все настроение. Желание писать разом угасло.

Я бросила карандаш и пошла в город. Впереди меня шагала дама в шубе. Это выглядело так, словно она несла на себе стаю мертвых лисиц. За стеклянными витринами я видела не только товары на прилавках магазинов, но и еду на тарелках посетителей ресторанов. Другие пешеходы, очевидно, маялись скукой и потому рассматривали каждую вещь в магазине и каждую тарелку в ресторане, если окна были достаточно велики. Что ж, раз они интересуются содержимым тарелок незнакомых людей, думаю, историю, в которой ребенок сидит в клетке, они сочтут необычайно занимательной.

На противоположной от банка стороне улицы находился книжный магазин. Проходя мимо в другие дни, я не раз видела за его окнами продавца в белом свитере, который притягивал мой взгляд. Сегодня я осмелилась зайти в магазин, потому что поначалу он показался мне безлюдным. Оказавшись в окружении книжных стен, я замерла, точно оглушенная, и вздрогнула, когда чей-то голос сзади спросил, какую книгу я ищу. Я обернулась и увидела продавца в белом свитере. Поскольку он загораживал выход, мне было не убежать.

— У вас есть автобиография? — полюбопытствовала я (на тот момент я уже могла поддержать несложную беседу по-немецки).

— Чья конкретно, позвольте спросить?

— Это не имеет значения.

Белый свитер указал на полку чуть наискосок от себя и пояснил:

— Это все автобиографии!

Узнав, что в мире существует столько многостраничных автобиографий, я испытала разочарование. Они заполняли все пространство на десяти полках магазинного стеллажа. Я сделала вывод, что автобиография — это текст, который пишет каждый, кто может держать в руке перо.

— Все на немецком?!

— Да, а что тут такого необычного?

— Я не смогу их прочесть. Мне еще только предстоит выучить немецкий.

— В этом нет нужды. Язык, на котором вы говорите сейчас, и есть немецкий.

— Говорить я могу, это в моей природе. А вот читать и писать…

— Тогда пойдемте вон к той полке. У нас большой выбор учебников немецкого языка. Вам с английскими пояснениями?

— Нет, с русскими. Или с северно-полярными.

— Кажется, у меня как раз есть пособие на русском языке.

Учебник немецкого стоил дешевле большой упаковки лосося, но, к сожалению, был менее удобоваримым. Автор рассказывал о глаголах, существительных, прилагательных и других частях речи так, словно перечислял детали автомобиля в инструкции. Мне не верилось, что по этой инструкции можно что-то собрать. В конце учебника я нашла главу «Прикладная грамматика»; там был рассказ для чтения. Я проглотила его, как лосося, позабыв обо всех грамматических правилах.

Главной героиней рассказа была мышь. Она работала певицей, ее публикой был народ. В словарике я нашла немецкий перевод слова «народ».

Когда-то я была убеждена, что этим словом обозначается публика в цирке. Позже, на многочисленных конференциях и собраниях, я выяснила, что заблуждалась, но подыскать более точное определение слову «народ» так и не смогла, впрочем, это нисколько мне не мешало.