Мемуары Дьявола

– Он не знает деталей, – ответила Жюльетта, – но старый пес не сомневается, что это я опрокинула лампу на платье Каролины, чтобы заставить ее надеть другое и отправиться на праздник в Отриве. Возможно, никто не рассказывал ему, как я убедила глупышку, что ты влюблен в нее, и как нежная переписка, которая так помогала нам писать друг другу, свела ее с ума.

– Так она меня любит? – Голос Анри преисполнился бычьей спесью.

– Можешь гордиться, – съязвила Жюльетта. – Только, мой дорогой, если бы я не продиктовала тебе первое письмо и если бы ты не уговорил написать остальные твоего старшего сержанта, красавца Фернана, который сочинял неплохие водевили, не думаю, чтобы она когда-нибудь потеряла голову из-за тебя.

– Эти письма, – презрительно заметил Анри, – не так уж хороши твои хваленые письма. Ты и вообразить не можешь, до чего мне противно было их читать, когда у шуанов барон передал мне всю пачку.

– Ты сам их написал.

– Я только переписывал, и Дьявол меня забери, если я хоть слово в них понимал. Но мне пришлось в них вчитаться, и теперь я могу изъясняться, как все: ты сердце жизни моей, душа моего сердца. Я теперь сверхзнаток платонических сантиментов.

– Да уж, мастер, ничего не скажешь, – подхватила Жюльетта, – именно поэтому Каролина была в таком виде, когда ты первый раз остался с ней наедине, если бы мы не пришли, не знаю…

– Говори, говори, ты сама была красная как рак, когда заявилась к нам с бароном.

– О, я – это другое дело.

– Да неужели? – грубо сказал Анри.

– Что ты хочешь, дорогой, – Жюльетта хранила невозмутимое спокойствие, – барон – красивый мужчина, у него двести тысяч ливров ренты, и поскольку ты уже женат…

– Смотри у меня, – погрозил ей кулаком Анри.

– А что ты сделаешь?

– Я вам руки пообрываю! Тебе и ему. – Лицо Анри исказилось от злости.

– Ба, ба, ба, да ты просто болтун, – сказала Жюльетта.

– Послушай, – вздохнул Анри, – давай не будем. Ты уже заставила меня понаделать много глупостей, а последняя самая большая из всех.

– И это вместо благодарности? – возмутилась Жюльетта. – Я дала тебе женщину стоимостью в пятьсот тысяч франков.

– Я прекрасно обошелся бы и без тебя.

– Правда? Ты женился бы на Каролине, если бы я вас не познакомила, она полюбила бы тебя за твои прекрасные глаза, если бы я не обратила на них ее внимания. И потом, не правда ли, за тобой бы признали двести тысяч франков приданого, если бы я не убедила ее братца включить этот пункт в брачный договор.

– О, я знаю, как ты ловка, когда берешься за дело… Но эта бедная женщина, честное слово, мне жаль ее!

– Мне тоже жаль барона, дорогой, он так хочет, так хочет…

– Ты опять!

– Клянусь, я была сама добродетель. Но не далее как вчера, в будуаре, мне захотелось поиграть с ним… ей-богу, на одно мгновение я совсем потеряла голову, и если бы он был более, более настойчив…

– Жюльетта, – глухо и разъяренно пробормотал Анри.

– Э-э! Иди, отправляйся к своей женушке и оставь меня в покое.

– Ты, черт возьми, права! – Анри направился к двери. – И пойду.

– Анри, – вскочила Жюльетта, – если ты уйдешь отсюда нынче ночью, между нами все кончено.

– Тогда, – обернулся Анри, – не приставай ко мне со своим бароном, давай поговорим серьезно. Вернемся к Барне: почему ты думаешь, что он что-то подозревает?

– Скажу начистоту. Он выдал Каролине шесть тысяч франков, которые я отдала матери и которые должны были послужить вашему побегу.

– Ну и что! Мы прикарманили эти шесть тысяч, и ты приехала в Париж, чтобы родить здесь ребенка, хвала Господу и тебе, что у нас появилась эта сумма.

– А вот что! Барне поинтересовался судьбой этих шести тысяч сначала в Тулузе, когда я еще была там, и сестры сказали ему, что слышать ничего не слышали ни о каких деньгах и что, наверное, Каролина увезла их в Эврон. Поскольку старикан Барне знает, что ради денег монашки заставляют своих воспитанниц делать почти все, что им угодно, он как будто удовлетворился этим объяснением. Но в итоге на пути из Ренна он завернул в Эврон и спросил у настоятельницы, передавала ли Каролина ей деньги, на что та ему, естественно, ответила «нет».

– Но то, что ты рассказала Каролине, должно было все объяснить.

– Каролине – да, но не Барне. Тот в Витре получил весьма невыгодные для тебя сведения. И это вдобавок к шести тысячам франков.

– Но она же могла привезти эти деньги с собой в Париж.

– Конечно, – ответила Жюльетта. – Но, как ты думаешь, будь у Каролины шесть тысяч, барону пришлось бы занимать денег у Барне, чтобы добраться из Витре до Парижа? Именно это дало толчок подозрениям старого проныры, именно тогда он припомнил первую тысячу двести франков, посланные моей матери, и решил, что шесть тысяч могли отправиться к ним вдогонку.

– Но откуда ты все узнала?

– Как откуда? От Густава, который общался с этим филином и, ни о чем не подозревая, сказал, что знает меня, когда однажды Барне упомянул мое имя.

– И что же он ему сказал?

– К счастью, ничего особенного. Сказал, что знавал меня, когда я играла в марсельском театре.

– Хорошо, что там, а не в другом городе.

– Нет! Густав никогда не бывал в Эксе, когда я жила там с матерью.