Мемуары Дьявола

– Нужно сказать, что существует некая религиозная мораль, согласно которой грехом считается все, что доставляет удовольствие. Аскеты и трапписты – вот секты, проповедующие эту мораль. Для них преступление не только съесть больше, чем необходимо, но и делать это с удовольствием – грех. Итак, я сначала сделал моего кюре главным викарием, заставив поверить в его собственные заслуги, – маленькая мимоходная подножка его добродетели, затем я заменил его молодым, еще тепленьким после семинарии и теологических дискуссий священником из разряда аскетов и направил к нему мою душку.

– И он в нее влюбился?

– Святый Боже! Святый Боже! Дорогой мой, как вы порой бываете глупы! – огорчился Дьявол. – Право, вы меня расстраиваете. Я же сказал, что воспользовался оригинальным убеждением. По-моему, он не имеет ничего общего с тривиальной и набившей оскомину историей влюбленного духовника.

– Ладно, оставим это. – Барона оскорбило восклицание Дьявола. – Так какое убеждение ты выбрал?

– То самое, о котором я упомянул и которое состоит в том, что любое удовольствие считается грехом, приводя к самым вычурным мукам совести. Итак, однажды моя милая набожная особа во время исповеди…

– Она на самом деле так набожна?

– Настолько, что носила власяницу.

– Как власяницу?

– Да вот так, власяницу.

– Где, черт возьми, их берут в наше-то время?

– Там, где люди твоего сорта не могут их увидеть, тем более что женщины, которые их носят, не имеют привычки выставлять себя напоказ.

– Должно быть, это занятное зрелище – богомолка!

– О да! – Дьявол сладострастно облизнулся. – Вот уж кто необычайно вкусен, чрезвычайно пикантен, восхитительно сладок! Влюбленная святоша – это рагу с медом и перцем: сладость и горечь обволакивают и обдирают нёбо, но для такого лакомства желудок должен быть покрепче твоего. Чтобы вкушать подобного рода любовь, нужно иметь закаленный желудок такой, как у моего обжоры-архиепископа, кстати, нередко и тот и другой прекрасно себя чувствуют под одним и тем же платьем. Но вернемся к нашей богомолке в исповедальне. Вот наш диалог…

– Так там был ты?

– Везде, где зло, там и я. Говорил аббат Молине, но суфлером был я. Итак, спокойно, елейным голосом я говорю моей курочке: «С тех пор как я стал вашим духовным наставником, дочь моя, я признаю, что во многом вы на правильном пути к спасению. Но меня терзает сомнение. Когда встречаешь добродетель такой чистоты, как ваша, кажется, что она претендует на совершенство, но разве можно обладать тем, что принадлежит лишь Господу Богу?»

– Это ты сказал, Сатана?

– А почему бы и нет? – ухмыльнулся Дьявол. – Бог совершенен, ведь он создал меня. Он совершенен уже потому, что он это сделал, ибо, если зло исходило бы не от меня, ему самому пришлось бы этим заниматься, и тогда к черту покатилось бы все его совершенство. Но ты меня без конца перебиваешь. На мои слова святоша ответила:

«Я хорошо подумала и, уверяю вас, не вспомнила ни одного другого греха, кроме того, в котором уже призналась».

«Но зачастую грехи совершаются по незнанию».

«Какие грехи, отец мой?»

«Серьезные».

«О, я от них избавлюсь! Говорите, я слушаю вас».

«Ответьте мне искренне: сколько времени прошло со дня ваших родов?»

«Полтора года».

«Полтора года! Два раза по девять месяцев, – произнес я мрачным голосом, – целых восемнадцать месяцев вы жили целомудренно, соблюдая воздержание?»

«Я замужем, отец мой, и полагаю, что подчинение желаниям мужа не означает нарушения устоев веры».

«И каков результат исполнения этих желаний?»

«Отец мой, я не знаю, что ответить и…»

«За эти восемнадцать месяцев у вас не родились дети?»

«Нет, отец мой, мои последние роды были крайне тяжелыми, и доктор предупредил меня о нежелательных последствиях, если я решусь еще на ребенка».

«Какой позор!» – воскликнул я.

«У меня слабое здоровье…»

«Презренное создание! – Я перешел на шепот: – У тебя слабое здоровье, чтобы произвести на свет дитя, желающее родиться, но у тебя достаточно сил, чтобы подчиняться желаниям мужа, как ты изволишь выражаться. Теперь ваш союз не представляет собой священные узы, отныне – это вызывающее отвращение распутство, противоречащее воле Господа, который говорил: плодитесь и размножайтесь».

«Но я думала…» – задрожала она.

«Ты думала, несчастная! – Я негодовал. – Ты думала … это и привело тебя к падению: самомнение и тщеславие. Ты думала!»

Я произнес несколько восклицаний и пробормотал какие-то обрывки латинских слов, поскольку несколько «um», «us» или «o», вовремя произнесенные после шевеления губами, производят впечатление отличной церковной латыни. Я сделал вид, что успокоился, и объяснил кающейся грешнице, что наши ученые отцы-теологи рассматривают как один из семи смертных грехов любое удовольствие, не имеющее никакой цели, кроме наслаждения, и нагнал на нее страх столь долго продолжающимся детоубийством, соучастницей которого она стала.

– Да она дура, – рассмеялся Луицци, – и стоила того, чтобы наткнуться на такого же.