Мемуары Дьявола

– Это оттого, – улыбнулся в ответ Луицци, – что трудно любоваться и охватить одним взглядом все сразу. Глаза души, как и глаза плоти, не выбирают, а останавливаются на том, что их больше привлекает. Те, кто не удостоился чести узнать вас достаточно близко, для того чтобы оценить изысканность ваших достоинств, вполне естественно предаются созерцанию того, что вы не можете от них спрятать: тонкого ума, пленительного изящества и подлинной красоты.

Не вставая с места, госпожа де Серни повернулась к барону, внимательно на него посмотрела и промолвила с открытой улыбкой:

– Вы искусно изложили ваш тезис, но я не считаю его верным. Мне кажется, что если уж женщина действительно заслуживает восхищения, то мужчина должен восторгаться ею целиком. Только в том случае, когда ее достоинствам дают очень низкую оценку, их легко забывают.

– Ах, как вы ошибаетесь, сударыня! – возразил Луицци. – Соблаговолите выслушать меня, не придавая моим словам ложного смысла, и, возможно, вы признаете, что я прав.

– Что ж, слушаю вас. – Госпожа де Серни скрестила руки на черной подушке и изящно положила на них головку.

– Есть одна вещь, – продолжил Луицци, – в которой вы должны быть совершенно убеждены, сударыня: вы внушаете искреннее и настоящее уважение, вы заслуживаете глубокого и чуткого почтения. Но вы должны быть также совершенно убеждены в том, что легко если не забыть об этих серьезных чувствах, то по меньшей мере подчинить их самому пылкому, самому живому обожанию, хотя и безнадежному.

– Согласна, сударь, – подхватила госпожа де Серни с улыбкой, – я не настолько лицемерна, чтобы отрицать это.

– Отлично, сударыня! – Луицци вновь принялся рассуждать: – Итак, невинная любовь может временно возобладать над уважением, но и безрассудное желание может временно возобладать над невинной любовью. Мужчина оценивает красоту, грацию, ум, и любовь вспыхивает в нем вопреки его воле. Кто увидел бы сейчас это прелестное лицо, кокетливо лежащее на красивых руках, это грациозное, восхитительное, безукоризненное тело, эти распущенные волосы, не имеющие ничего общего с обыкновенно вычурной прической, а естественно ниспадающие на божественные плечи; кто вдохнул бы пьянящий воздух вашей обители, где приглушенный свет создает атмосферу тайны, тот, сударыня, может быть, на один-единственный миг забыл бы о почтении к вашей добродетели и трогательном уважении невинной любви, потому что нет ни одной женщины в мире, которая оказывала бы такое сильное, такое умопомрачительное воздействие, и возмечтал бы о несказанном счастье обладания божественной красотой.

Пока Луицци говорил робким и взволнованным голосом, госпожа де Серни опустила глаза, медленно приподняла голову и села на диван, на котором она до сих пор возлежала. Яркий румянец оживил лицо графини, а прерывистое дыхание свидетельствовало о том, что слова Луицци взволновали ее. Но барон воспринял это как смущение и стыд, вызванные его рассуждениями, и воскликнул:

– Я не думал обидеть вас, сударыня, я лишь сказал правду в ответ на ваш основной вопрос. Возможно, я был не прав, вдаваясь в подробности, но я не хотел вас ранить. Я говорил о пламени, которое невольно способна разжечь каждая красивая, как вы, женщина, но которое вы одна можете сделать чистым, не загасив его.

Госпожа де Серни ничего не ответила, но выглядела она уже менее смущенной и озабоченной. Луицци не захотел оставить у нее неприятное впечатление и продолжил:

– Стоит ли мне обвинять вас, чтобы защитить себя? Нужно ли рассердить вас, чтобы вы успокоились? Сказать ли вам, что это ваша вина быть одновременно святой и обольстительной?

– Нет, нет, – с улыбкой остановила его госпожа де Серни, – бесполезно начинать сначала. Я удовлетворена вашим разъяснением. Вы только что дали мне понять, что с женщиной можно говорить в вежливой форме о самых дерзких вещах.

– О, сударыня…

– Я не сержусь на вас. Наоборот, я признательна вам за урок, но, в конце концов, сударь, мы еще не затронули предмета, по причине которого вы находитесь здесь. Я вас попросила дать объяснения, а мы еще очень далеки от цели.

– О чем вы? – Луицци изобразил недоумение.

– «Я мог бы успокоить вас, – сказали мне вы, – относительно ухаживаний господина де Серни за госпожой де Карен». Соблаговолите объяснить, откуда у вас подобная уверенность?

– Извините меня за то, что я восхвалял госпожу де Карен в вашем присутствии, сударыня, – произнес барон, в чьи планы не входило отвечать ни откровенно, ни оскорбительно, – но в качестве доказательства невиновности несчастной Луизы я поклянусь своим счастьем.

– Значит, у вас есть доказательства?

– Я в этом убежден.

– И все?

– Все.

– Но мне показалось, вы вкладывали иной смысл в ваши слова, сударь.

– Прошу вас, – взмолился барон, – не придавайте им значения, которого они не имеют.

– А что я должна думать, сударь, – возмутилась графиня, – как не то, что вам одному откуда-то известна причина, по которой связь, бывшая у всех на устах, не имела известных неблаговидных последствий?

– А вы верите в неблаговидные последствия? – ухмыльнулся барон.