Мемуары Дьявола

Багровая краска залила лицо госпожи де Серни, а вопросительный взгляд, направленный на барона, свидетельствовал, что он зашел слишком далеко.

– Почему вы считаете, что я не должна в них верить, сударь?

Луицци стал искать пути к отступлению и пробормотал смущенно:

– Чувства господина де Серни, его принципы…

– Что до принципов верности, то господин де Серни не может служить примером.

– Его позиция…

– Его позиция прекрасно допускала связь с дочерью маркиза де Воклуа.

– Его любовь к вам…

– Мы никогда не слыли страстными супругами.

– Я могу засвидетельствовать безупречную порядочность госпожи де Карен.

– Это не ответ, сударь! Почему я не должна верить в неверность господина де Серни?

Слова о неверности заставили рассмеяться барона. Почувствовав себя прижатым к стенке настойчивыми вопросами графини и подобрав ответ, который можно понять двояко, Луицци постарался произносить каждое слово как можно медленнее:

– Неверность – это преступление перед любовью, на которое, как вам… вам доподлинно известно, господин де Серни… не способен.

Казалось, Леони испытывала невыносимые муки, но в то же время она решительным образом намеревалась вырвать у барона однозначный ответ. С вызовом и яростью она потребовала:

– Откуда мне известно, что господин де Серни не способен на это? Послушайте, сударь, обычно вы искусно и легко обо всем рассуждаете, а сейчас не можете ясно выразиться, чтобы я поняла то, о чем вы хотите мне поведать.

– Разве я хочу что-нибудь поведать вам? Зачем вынуждать меня на объяснения, – в голосе Луицци проскальзывали умоляющие нотки, – если вы и так прекрасно меня поняли?

– Я? – Госпожа де Серни восхитительно разыграла удивление. – Ничего я не понимаю! Только то, что у вас есть основания, мне абсолютно неизвестные, таить от меня мотивы вашей убежденности.

Наконец барону надоело поразительное упорство госпожи де Серни, и он захотел положить конец этой затянувшейся двусмысленности. Тем не менее ему было неловко ранить чем бы то ни было женщину, которая, по правде говоря, заслуживала только сострадания за свое несчастье и уважения за покорность судьбе. Луицци промолвил ласково:

– Я был не прав, обеспокоив вас рассуждениями о верности господина де Серни. Простите ли вы меня, как прощаете прочих? А если я попрошу вас забыть опрометчиво затронутый мной предмет разговора? Будете снисходительны, ведь я старался, чтобы вы думали, что ваш муж не может изменить вам.

Луицци произнес это умоляющим, покорным, соответствующим обстановке голосом, но он ступил на скользкий путь, вопреки его желанию конец фразы прозвучал как злая шутка, и госпожа де Серни воскликнула громко и твердо:

– Это, сударь, недостойно человека чести! Я вас решительно и открыто спрашиваю: откуда берется ваша уверенность в невиновности господина де Серни? Ответьте прямо на мой вопрос, без обиняков. Я могу принять и приму ваш ответ, каким бы он ни был, и не утруждайтесь подбирать приличные слова. Я слушаю вас, сударь.

– Ну, хорошо, сударыня, – тон вопроса подсказал Луицци форму ответа, – я знаю все, о чем знаете вы.

Он замолчал, не решаясь сделать признание женщине, благородство которой смущало его не меньше, чем ее добродетель.

– Что же это такое, сударь, о чем я знаю, но о чем вы не осмеливаетесь сказать? – снова с вызовом спросила госпожа де Серни. – Что же такое я не должна слышать, что вы не в состоянии выговорить?

– Хорошо! Раз вам все нужно растолковать, слушайте! Я знаю, что сам господин де Серни сказал вам, пребывая, наверное, в смущении еще большем, чем я, в первую ночь после вашей свадьбы.

Леони закрыла лицо руками и застонала. В то же мгновенье дверь прелестного будуара открылась и появился господин де Серни.

IV Муж

В руках он держал два пистолета.

Граф был бледен, дрожал. Направив неподвижный взгляд на барона, срывающимся голосом он спросил:

– Кто вам сказал, сударь?

Трудно описать оторопь, охватившую барона при появлении вооруженного господина де Серни. Если бы Луицци раскрыл гнусное преступление человека низкого происхождения, то он, определенно, не удивился бы даже самым что ни на есть крайним его выходкам в стремлении избежать эшафота, но подобное поведение высокородного вельможи, боящегося стать посмешищем, поразило его до глубины души. Луицци подыскивал ответ на вопрос господина де Серни, честолюбие не позволяло ему проявить хоть малейшую слабость перед лицом человека своего круга, он повернулся к графине и холодно промолвил:

– Итак, сударыня, это ловушка…

Однако выражение лица госпожи де Серни убедило его лучше любых слов, что она не меньше его самого ошеломлена появлением графа.

– Вы?.. Вы здесь? – воскликнула она, обращаясь к мужу.

– Да, – ответил граф, – в доме госпожи де Мариньон я узнал, что сей господин горячо защищал госпожу де Карен. Мне рассказали также о рвении, с каким он взялся успокаивать вас. Я узнал и о вашем любопытстве по этому поводу и разделил его.

– И что же, сударь? – осведомился барон.

– Хочу его удовлетворить.

– Ничем не могу вам помочь.

– Тогда госпожа сделает это вместо вас, сударь.

– Я? – удивилась графиня.