Мемуары дьявола

Желая сгладить, насколько возможно, причиненное подруге горе, Эжени даже вызвалась помочь ей нарядиться как подобает, чтобы Тереза в наилучшем виде явилась перед нанимателями. Но Тереза отказалась и быстренько убежала, пообещав, что потом расскажет о результатах своей встречи. А вечером следующего дня к Эжени должен был прийти Артур; но уже давненько его визиты стали предметом сплетен, и Жанна, раздраженная нашептываниями соседей, заявила дочери, что если бы она хоть на сотую долю поверила в то, что ей рассказывают, то немедленно выставила бы ее из своего дома. Двумя неделями ранее Жанна уже угрожала дочери, на что Эжени не обратила особого внимания, подумывая о возможности самой покинуть дом матери, не дожидаясь, пока та исполнит угрозу. Тогда это означало бы еще одним горем больше, причем горем незаслуженным; но теперь ее изгнание превратилось бы в публичное унижение, в справедливое наказание — по меньшей мере в глазах посторонних; Эжени потупилась, ничего не ответив, а Жанна не усмотрела в ее покорности ничего подозрительного. Потому утром, вместо того чтобы прямиком направиться к ателье госпожи Жиле, где она снова работала, Эжени, уверенная, что за ними будут усиленно шпионить, побежала к Артуру, чтобы отменить его вечерний визит. Она быстро вошла в особняк, бросив консьержу на ходу имя леди Ладни, но не остановилась на втором этаже, а поднялась на третий, к скромным апартаментам, которые занимал Артур. Эти апартаменты состояли из маленькой прихожей, гостиной и спальни, расположенных анфиладой. По воле случая дверь, выходившая на лестницу, оказалась открытой; Эжени быстро пересекла прихожую и гостиную и подошла к закрытой на задвижку двери в спальню, из-за которой донесся голос Артура, услышавшего, как кто-то давит на дверь:

«Кто там?»

«Это я, Эжени», — отозвалась бедная девушка; ее кинуло в дрожь, так как ей показалось, что Артур с кем-то шепчется. Было семь часов утра, поэтому его ответ не удивил ее:

«Подождите минутку, я сейчас встану и выйду к вам»..

Эжени присела в уголке, вся в напряжении: не почудится ли опять шепот? Она уже хотела подойти опять поближе к двери, как вдруг кончик розовой ленты, словно нарочно выглянув из-под складок задернутой шторы, бросился ей в глаза. Эжени побледнела и вскочила как ужаленная, а затем тихо подошла к окну. Какой-то миг она колебалась, потом осторожно, словно перед ней дышало жаром раскаленное железо, отдернула занавеску и увидела свой чепчик, одолженный накануне Терезе; Эжени оглянулась вокруг с негодованием и каким-то невыразимым ужасом и под подушкой на канапе разглядела свой лучший шейный платок. Она продолжила поиски: в углу валялись ее чудесные вышитые чулки, скомканные и небрежно брошенные, видимо, через всю комнату; похоже, Тереза поспешно стягивала с себя все то, что с таким трепетом берегла Эжени. Это незначительное на первый взгляд обстоятельство потрясло бедную девушку до глубины души, представив ясную картину падения Терезы: до чего же докатилась эта простая девчонка, эта столь аккуратная и элегантная кокетка! Эжени ужаснулась, а потом задалась вопросом: а она сама, будучи во власти того же соблазнителя, чем она лучше? Не раскидала ли она куда попало все чувства, зовущие к скромности и порядочности, точно так же, как Тереза разбросала свои одежды? И страх перед пропастью порока так глубоко проник в душу Эжени, что возобладал даже над гневом и негодованием, которые испытала бы любая женщина на ее месте.

Артур появился как раз в тот момент, когда Эжени, растерянно стоя посреди гостиной, держала в руках злосчастные чулки, чепчик и платок. Он подошел к ней, не зная, как начать, как слезами или угрозами предупредить скандальную сцену ревности. Но Эжени не дала ему времени на ложные угрызения: она смерила его взглядом, полным холодного презрения, и с омерзением в голосе произнесла:

«Милорд, сыну пэра Англии, гуляющему с бедной девушкой, не подобает пускать ее по миру в поисках приличной одежды, чтобы она могла достойно войти в особняк своего любовника. Передайте вашей побирушке, милорд, пусть примет от меня эту подачку!»

Она бросила оторопевшему Артуру вещи, которые держала в руках, и направилась к выходу. Желая удержать ее, юноша быстро подбежал к двери. Но она не стала соревноваться с ним в силе и, смерив его еще раз тем же ледяным взглядом, спокойно расположилась в кресле.

«Эжени, — заискивающе произнес Артур, — Эжени, выслушай меня и прости…»

Девушка посмотрела ему прямо в глаза, и впервые хищный и жгучий взгляд Артура поник перед холодной женской твердостью.

«Эжени, — продолжал он, вставая на колени, — Эжени, выслушай же меня! Только тебя я люблю! Только тебя я хочу любить и обожать!» — С этими словами он взял ее за руки, желая притянуть к себе.

«Осторожнее, милорд, — ответила она, — ребеночка помнете».

«Боже милосердный! — чуть не поперхнулся Артур. — Ты будешь матерью? О-о, если это правда, Эжени, можешь рассчитывать на меня. Я возьму ребенка к себе, дам ему воспитание и имя».

«Это будет справедливо, милорд; уж вы-то знаете, что он ваш».