На мой взгляд, получалось неплохо. Все покаянные обороты пошли в дело… И «полностью осознаю тяжесть содеянного», и что «конечно же, таким не место…», и «позвольте искупить»… Особенно мне удался финал, он пришел как озарение. Я написал: «Поймите, с комсомолом из моей жизни ушло самое главное: стимул!»
Когда я читал сей опус взрослым, я видел, как скривилось лицо у Зямы на этой фразе, но все же, взяв себя в руки, он сказал:
— Молодец, неплохо… — и не выдержал, — но этот твой… стимул!!! (Порядочному человеку трудно воспринимать такую галиматью.)
Прошла пара месяцев, и меня пригласили в горком комсомола на слушание «дела».
Было, конечно, страшновато, но все же я понимал, что «друг» Андрея уж как-нибудь посодействует… и я пошел.
Слуги народа сидели, естественно, в роскошном старинном особняке-дворце, и меня препроводили в ложу огромного зала дворцового театра. Оказавшись в этой ложе, я пришел в ужас: зал был заполнен до отказа пожилыми комсомольцами, и все они смотрели на меня!
Слово взял Мишин. Он подробно описал детали моего преступления и предложил товарищам задавать подсудимому вопросы. И началось такое…
— Скажи, Михаил, а как ты можешь вообще смотреть людям в глаза? — и все ждут ответа!
— Ну, я, это…
— Ты понимаешь, что опорочил честь всего комсомола? Имя Ленина?!
— Д-да, понимаю.
— А вот недавно на Арбате старушку зарезали, — встрял какой-то дядька. — Не ты?
— Как это? — совсем опешил я.
— А вот так! — вопил тот. — Сегодня — флаг, завтра — нож!..
… Длился этот ад еще минут двадцать, после чего Мишин сказал:
— Михаил, выйди из зала. Горком будет принимать решение.
Прошло, без преувеличения, полтора часа, прежде чем меня позвали обратно! «Неужели они все это время обсуждали меня?» — в ужасе думал я. Все сидели на своих местах, и опять слово взял Первый секретарь:
— Горком комсомола всесторонне рассмотрел твое дело, Михаил, и, посовещавшись, мы пришли к заключению, что решение Киевского райкома ВЛКСМ о твоем отчислении из рядов ВЛКСМ абсолютно правильно!
И тишина… И все смотрят на мою реакцию… И меня прорвало! У меня, как у клоуна в цирке, из глаз хлынули слезы! Потоками! Я задыхался! Но это не были слезы раскаяния или жалости к себе, это была НЕНАВИСТЬ! Если бы мне в руки дали автомат, то я бы уложил их всех! Я бы добивал отползающих! Я бы стрелял… Но тут мои сладкие грезы прервал Мишин:
— …Но, видя твое искреннее раскаяние, — весь зал наслаждался моим унижением. — Мы решили, в виде исключения, условно восстановить тебя в рядах Коммунистического союза молодежи…
…Не дослушав оратора, я выскочил из зала и… часа через два обнаружил себя на другом конце города!
Забегая вперед, скажу, что по мотивам всей этой истории Сергей Урсуляк снял свой дебютный фильм «Русский регтайм», который получил всевозможные призы от Гран-при Кинотавра в Сочи и до Сан-Рэмо и Монте-Карло! (ну это так).
Это, конечно, не документальное описание тех событий, но время, дух и балбесы показаны довольно точно. В фильме даже папу героя, прообразом которого послужил я, играет мой реальный папа!
Если продолжать забегать вперед, то Аркадий через год работы настройщиком телеграфных аппаратов поступил на театроведческий факультет Театрального института, Рома поработал в Виннице на ламповом заводе, полежал в «психушке» от армии и поступил в Школу-студию МХАТ на актерское отделение. (Напомню, что оба до этого учились в Институте связи.)
А меня восстанавливать никак ни хотели, и я, как Максим Горький, два года провел «в людях», о чем и расскажу.
«Современник»
Ни одно нормальное советское учреждение не хотело брать на работу меня — хулигана и «диссидента»… На горизонте уже замаячила новая статья — «тунеядство». Спасла сердобольная Галина Борисовна Волчек и взяла меня в театр «Современник»!
Конечно же, не артистом, а всего лишь монтировщиком декораций, но в тех непростых обстоятельствах этот поступок можно было расценить как подвиг.
Я был счастлив! Во-первых, это означало, что заканчивается «домашний арест» (с момента снятия флага меня практически не выпускали из дома), а во-вторых, — театр! И не просто, а ТОТ САМЫЙ «СОВРЕМЕННИК»! Мечта!
«Прописался» я в команде монтировщиков очень быстро и органично. Я вообще легко приспосабливаюсь в любом обществе — был бы человек хороший. А тут ребята попались отличные, да еще с «правильным» юмором, поэтому контакт состоялся.
Правда, работа оказалась «адовая»! Монтировочный цех «Современника» начал использовать передовые системы труда «хозрасчет» и «бригадный подряд», что означало: вкалывай как лошадь, но и получай по полной! Вся бригада состояла из восьми человек. Мы пахали с раннего утра до позднего вечера. К примеру, такой же объем работы в Театре им. Вахтангова выполняли двадцать рабочих!