Мемуары графа де Рошфора

Граф де Молеврье из Нормандии оказался из их числа, хотя я почитал его своим другом и даже дал ему повод считать меня таковым. Благодаря мне, например, он получил младший офицерский чин в гвардии, в котором ему сначала отказали. Потом я представил его господину графу д'Аркуру, чтобы он мог пойти вместе с ним в армию, и могу утверждать, что лишь моя протекция помогла ему. Это был благородный человек из дворянства мантии[25], каких тысячи в провинции. Но к моменту, когда я попал в опалу, он уже превратился в моего смертельного врага. Действительно, мне из многих источников доносили, что он плохо говорил обо мне господину кардиналу. Я был в ярости и только и мечтал о том, чтобы выпутаться из своих проблем, связанных с дуэлью, и восстановить справедливость.

Ля Удиньер был одним из тех, кто рассказывал мне обо всем, и вот однажды он пришел ко мне и сказал, что мне не следует быть злопамятным, так как господин кардинал и без меня наказал этого нормандца. Я захотел узнать, что случилось, и Ля Удиньер поведал мне следующее: когда граф в очередной раз пришел к Его Преосвященству, чтобы наговорить на меня, кардинал вдруг заявил, что это подло — так отзываться об отсутствующих, что он меня знает значительно дольше, чем его, что я никогда не клеветал на людей, что я отважный человек, а не какой-то там фанфарон и что моя опала, возможно, не будет вечной. Я не мог поверить в такой поворот, однако я увидел в нем самое доброе предзнаменование. После этого мне оставалось лишь набраться терпения, а оно, как известно, лучшее лекарство.

Потом прошел еще месяц, но ничего не поменялось. Мне уже начало все это надоедать, и я стал подумывать, что ошибся в своих прогнозах, но тут Ля Удиньер прибыл от господина кардинала и сказал мне от его имени, чтобы я ничего не боялся и позволил бросить себя в тюрьму. Он также сказал, что кардинал проинформирован о моем положении и что он по-прежнему считает меня своим другом.

Не стану говорить, насколько меня обрадовали подобные слова. В ответ я попросил Ля Удиньера передать Его Преосвященству, что я несказанно признателен ему за его доброту. Как бы то ни было, в тот же день я оказался в тюрьме, не имея никаких других гарантий, кроме слов господина кардинала. Те, кто знал, что я сделал, и не ведал того, что сказал мне господин кардинал, подумали, что я совсем потерял рассудок, и страшно жалели меня. Другие, из числа тех, кто не желал мне добра, в частности граф де Молеврье, воспользовались этим, чтобы усилить клевету против меня, но, так как я, как отметил господин кардинал, никогда в жизни не делал никому зла, их было не так много.

Самым опасным из них оказался граф, он был женат на родственнице президента де Байёля, и он старался сделать все, чтобы меня погубить. Если бы этот высокопоставленный господин относился ко мне столь же враждебно, я бы очень рисковал. Но я продолжал верить в лучшее, и дело, в конце концов, было представлено так, что люди, которых мы убили, поджидали меня с братьями в Булонском лесу, когда мы шли из Версаля, что мы вынуждены были защищаться и шпаги вынули лишь по необходимости. Было приведено еще немало деталей подобного же рода, нашлись даже «свидетели» из числа людей, которых я даже не знал, и мое оправдание оказалось делом недолгим и нетрудным. Я не знал точно, кто и как позаботился обо мне, но мне думалось, что это было делом рук господина кардинала. Я и мысли не мог допустить, что человек, настолько добрый ко мне, оставил бы меня столь надолго в беде; к тому же это именно он предупредил меня, чтобы я ничего не боялся.

Выйдя из тюрьмы, я бросился к ногам Его Преосвященства и заявил, что готов вновь повторить все то, что произошло со мной, готов даже сложить голову на эшафоте, но я никогда никому не позволю плохо отзываться о нем.

— Послушайте, — сказал он, поднимая меня, — это я вас вытянул из этой передряги, и пусть этого никто не знает, но если я и послал за генеральным прокурором, чтобы он возбудил против вас дело, так это лишь для того, чтобы вас спасти. Я вас даже не предупреждаю, что я заинтересован в том, чтобы никто об этом так ничего и не узнал. Только что практически за то же самое казнили графа де Бутвиля и графа де Шапелля, а первый из них был родственником первого принца крови, и оба они были связаны с первыми семействами королевства.

Эти слова вернули меня в то же состояние, из которого он меня только что вывел, и я снова бросился на колени и обхватил руками его колени.

— Монсеньор, — сказал я, — когда же мне предоставится такое счастье — умереть за такого замечательного хозяина? Когда же мне будет разрешено драться с теми, кто объявляет себя его врагом?

Ему понравился мой порыв, и он позволил мне высказать еще очень много подобных слов.