Мемуары графа де Рошфора

Когда дело закончилось, мой отец вернулся к себе домой, но до его отъезда я попросил его еще раз подумать о моем предложении относительно моей сестры. Он мне пообещал поговорить об этом с моей мачехой. Через два дня, когда он уже был у себя, я получил от него письмо, в котором говорилось, что он готов отдать дочь в те руки, о которых я ему говорил, но при условии, что это ему ничего не будет стоить. Я не мог понять недальновидности этих людей, которые не хотели видеть прямой шанс для своего ребенка, жалея дать за него двадцать тысяч франков. Что это было, жадность или банальная низость? После смерти моих двух братьев и моего выхода из тюрьмы господин кардинал, чтобы утихомирить мою мачеху, позволил ей продать должность ее старшего сына. Она ее продала и получила за это неплохие деньги, гораздо большие, чем требовались для замужества дочери. Однако вскоре я получил из дома еще одно письмо, где было объяснено, что раз я считаю это дело таким выгодным, то я не должен отказывать в небольшой помощи, что это сущая безделица для меня и что у меня есть обязательства перед моей сестрой. Никогда я не испытывал такой ярости, как тогда. Я написал домой все, что думаю по этому поводу. При этом, по всей видимости, на моем лице было написано столько нескрываемого разочарования, что господин кардинал заметил это. Он спросил, что случилось, но я решил, что он может подумать, что я просто хочу вытянуть у него еще некоторую сумму, а посему не стал вдаваться в подробности, ответив лишь, что это мои домашние дела и что о них не стоит и распространяться. Он мне не поверил и сказал, что хочет знать, о чем идет речь. Я попытался сопротивляться, но потом вынужден был рассказать все.

— Я думаю, — сказал он после этого, — что это дело серьезное. И вот что, я помогу тебе еще раз из любви к тебе, но при условии, что ты не будешь больше говорить, что это твои дети, а то после всего, что я для них сделал, мне уже начинает казаться, что они мои.

Если бы нужно было броситься в огонь ради него после всех этих благодеяний, я бы это сделал не раздумывая и от чистого сердца. Но я чувствовал себя несчастным, так как был всего лишь бедным бесполезным слугой, который своим рвением пытается показать свою страсть к службе. Тем временем моя сестра вышла замуж за того, за кого я хотел. Потом прошло несколько лет, но Господь не послал им детей. Через пять или шесть лет ее муж вдруг стал очень набожным, а она, испытывая удовольствие от подчинения его желаниям, тоже стала такой набожной христианкой, что стала служить примером для всей Бретани. При этом рвение их обоих доходило до самых крайних проявлений. Он стал священником, она — монахиней, они стали миссионерствовать в своем крае, а потом она удалилась в монастырь в Мёлане, для которого сделала очень много добрых дел.

* * *

Через некоторое время после того, как господин кардинал оказал мне услугу, о которой я только что рассказал, его охватила столь сильная меланхолия, что его невозможно стало узнать. Испытывая к нему огромное уважение, я не мог не выражать своей озабоченности. Мне очень хотелось принести ему хоть какое-то облегчение. Он говорил, что ему ничего не надо, но я не мог не видеть обратного: с тех пор, как я находился возле него, я так хорошо изучил его натуру, что, можно сказать, знал его до самых скрытых уголков его души. После такого ответа я немного отошел в сторону, однако заметил, что его печаль все усиливается, а вовсе не уменьшается, и это меня еще больше обеспокоило.

Это длилось уже два месяца, и я несколько раз прогуливался в Люксембургском саду, где мне нравилось бывать. Я обычно оставлял своих людей у ворот, а сам гулял по аллеям сада пешком. Однажды поздно вечером, когда я уже собирался уходить, я заметил одного человека, выходившего из Люксембургского сада. Я сразу узнал в нем того, с кем я виделся в Брюсселе, его там часто использовали в секретных делах. Время было позднее (было уже часа два ночи), и мне подумалось, что люди такого рода не будут выходить из дома так поздно без особой цели.

Я тут же предупредил об этом господина кардинала, который выразил сожаление, что я не проследил за этим человеком. Я ответил, что хотел это сделать, но рисковал бы быть замеченным, а я не хотел вызывать у него подозрений. Он сказал, что все правильно, а потом стал расспрашивать о его возрасте, цвете волос, росте, короче говоря, обо всем, что могло бы помочь его идентифицировать. Я все рассказал ему, одновременно был отдан приказ на почту, всем посыльным и всем извозчикам, чтобы те оповестили, если этот человек задумает покинуть Париж. Кроме того, были разосланы люди на все перекрестки, чтобы следить, не будет ли он собираться в дорогу, нагружая вещи в какую-либо повозку.