Мемуары графа де Рошфора

Господин де Тюренн, подойдя к Арнему, решил отправить приветствие принцу де Конде и осведомиться о состоянии его здоровья. Это задание больше подходило для слуги, чем для адъютанта, однако он отправил меня, поручив мне сказать ему еще кое-что. Я нашел принца сильно страдающим от полученной раны. Даже разговаривая со мной, он вынужден был прерываться от приступов боли. Именно поэтому я постарался по возможности сократить свой визит, чтобы дать ему отдохнуть, но в это время вдруг появился герцог Мекленбургский, которого в прихожей предупредили о состоянии, в котором находится принц. Узнав об этом, герцог сделал очень грустное выражение лица, но все же вошел, вернее сказать, влетел в комнату как сумасшедший. «Fructus belli!»[93] — закричал он, а потом повторил это еще раз десять, подходя все ближе и ближе к кровати раненого. Если бы я мог остаться в комнате до конца этой комедии, я бы ни за что не ушел. Я очень уважал принца де Конде и должен был что-то предпринять. Все, что было в моих силах, это остаться в прихожей вместе с Дерошем, капитаном гвардии, и попросить последнего войти и посмотреть, чем закончится этот фарс. Но он мне ответил, что я принимаю его за дурака, если думаю, что он станет вмешиваться, что я, видимо, совсем не знаю герцога Мекленбургского, если позволяю себе говорить подобные нелепости.

А в это время маркиз Бранденбургский, привлеченный больше деньгами голландцев, чем призывами принца Оранского, пообещал прийти последнему на помощь[94]. Голландцы же не только разорвали мир, но и убили своего главного министра[95], которого подозревали в связях с нами. Многие тогда попали в немилость, и среди прочих некий Монба, с которым я раньше имел дело из-за одного из моих родственников, которого звали Бринон. За десять тысяч экю, которые он одолжил у своей матери, он ему продал участок земли, который стоил сорок тысяч, под обещание покрыть разницу деньгами. Но контракт не состоялся, так как в нем была тысяча юридических тонкостей, так что несчастный мальчик, ничего не понимавший в процессе, дал ему расписку на сорок тысяч франков, думая, что это облегчит выплату остального. Однако ход дел пошел совсем иначе, Монба привел кредиторов, которые сформулировали свои требования, а Бринон перед тем, как продать землю, указал ему на них как на надежных плательщиков, и это стало новым препятствием. Он довел бедного дворянина до такой крайности, что он обратился ко мне. Я поговорил об этом с Монба, который пообещал все решить в две недели, но сказал, что у него нет денег в Париже и он отдаст их в Голландии, если с ним туда поедут. Он злоупотребил доверием несчастного, завербовал его в свою роту и заставил все подписать. Я был в страшной ярости против него, но ничего не мог поделать, так как все было заверено нотариусом, и он мог десять лет не возвращаться во Францию. Что касается моего родственника, он его сгноил в нищете, не дав ему больше ни су.

Я занимался этим делом и должен был проявить хитрость, чтобы не попасть в немилость. А тем временем господин де Тюренн получил приказ двинуться против маркиза Бранденбургского, наступавшего во главе армии численностью в двадцать четыре тысячи человек с явным желанием перейти Рейн, так как в нашем договоре было написано, что мы не имеем права вторгаться в пределы Германии. Господин де Тюренн ответил, что это старые сказки, в которые он не верит, и его офицеры могут делать что хотят. Ему дали приказ проконсультироваться по ряду вопросов с электором Палатина[96], и он отправил меня к нему. Электор захотел, чтобы я отобедал с ним. Мы хорошо посидели, и я был там не единственным французом. За столом, например, был один шутник, и он применял некие новинки, в частности он говорил, приставляя нечто, чему я не знаю и названия, к уху человека, так что никто из присутствовавших не мог слышать, о чем идет речь. Этот человек был авантюристом, обожающим разные приключения и развлечения, которые он делал за счет господина электора.