Мемуары изобретателя телевидения

По совету моего нового перуанского знакомого, я сначала поселился в той же гостинице, что и он – «Уолдорф-Астория», но мне она оказалась не по карману[75]. Пришлось перебраться подальше от центра – на Бродвей между 73-й и 74-й улицами, в гостиницу «Ансония». Вряд ли буду оригинален, если скажу, что наибольшее впечатление в те первые дни на меня произвели высокие здания и, конечно, самое высокое из них – Вулворт-билдинг[76]. Впрочем, в тот первый приезд мне было не до достопримечательностей. Хотелось поскорее передать адресатам привезённые из России письма и повидаться с двумя близкими друзьями, жившими теперь в Нью-Йорке. Первый (полковник М.) был направлен сюда из Петрограда вскоре после Февральской революции в составе государственной закупочной комиссии. Второй (Д. – одноклассник моего брата Николая) перебрался сюда из Берлина вскоре после начала войны.

Услышав в телефонной трубке мой голос, Д. предложил немедленно приехать к нему домой. Он жил в районе 96-й улицы и объяснил, как доехать к нему на метро. Несмотря на полученные от него подробнейшие инструкции (как найти остановку, куда бросить десятицентовую монету, как пройти через турникет и т.д.) я ухитрился уехать в противоположную сторону. Подземной пересадки не было, и, чтобы ехать в обратном направлении, требовалось выйти на поверхность, перейти улицу и снова войти в метро, предварительно оплатив проезд. Тут к своему ужасу я обнаружил, что второй десятицентовой монеты у меня нет: все деньги остались в других брюках в гостинице. Сперва я растерялся (особенно после неудачной попытки объяснить суть моих затруднений дежурному по станции: он моего английского не понял). Потом обратился за помощью к прохожим – но они либо вообще не останавливались, либо останавливались, пожимали плечами и бежали дальше. Наконец, один сердобольный господин, поняв, что я новичок в этом городе, обратился ко мне на ломаном немецком. С грехом пополам мне удалось растолковать ему, в чём проблема. Он дал мне квотер (монету достоинством в 25 центов) и свой адрес, куда я на следующий день с благодарностью занёс ему долг. Квотер я употребил на то, чтобы позвонить Д. из телефона-автомата. Он велел ждать его на углу и подобрал меня на машине. Больше я никогда не блуждал в нью-йоркской подземке, хотя (не скрою) даже сегодня, спускаясь туда, испытываю некоторый ужас.

Вскоре я отыскал офис кооператива, приславшего меня в Нью-Йорк, и проработал там до весны на добровольных началах. Затем Временное сибирское правительство затребовало меня назад: Омск нуждался в грамотном радиоинженере[77]. Просили также закупить недостающие детали для радиооборудования. Передо мной встала непростая дилемма: уезжать или оставаться. На листе бумаги я выписал все аргументы «за» и «против» отъезда. «За» явно перевешивало. Помимо моральных обязательств перед Временным правительством были и чисто бытовые причины. В кооперативе зарплату мне не платили (из-за нестабильной ситуации в России деньги на содержание нью-йоркского офиса поступали крайне нерегулярно). Найти работу в Америке без знания языка было немыслимо. А средства на жизнь стремительно иссякали. После недолгих раздумий, вопреки советам друзей я купил билет на поезд до Сиэтла и телеграфировал в Омск приблизительные сроки своего возвращения. Путешествовать на этот раз пришлось с изрядным количеством багажа, ибо помимо деталей радиооборудования я вёз немало вещей, купленных по частным заказам из Омска.

Обратный путь занял около шести недель. Маршрут я наметил такой: Сиэтл – Йокогама – Владивосток, затем по КВЖД до Читы, а оттуда по Транссибирской железной дороге до Омска. Первая часть пути (на американском поезде и японском пароходе) прошла без сучка без задоринки. Но уже во Владивостоке, который к тому времени был оккупирован союзными войсками, начались сложности. С документами, слава Богу, проблем не возникло[78], но меня предупредили, что ехать по КВЖД опасно. Харбин захвачен китайскими войсками, а сама дорога находится в полосе отчуждения и полностью подчинена генералу Хорвату[79]. Через Хабаровск тоже нельзя – там власть принадлежала атаманам Калмыкову и Семёнову[80], которые не признавали ничьих приказов. Выхода у меня не было: я выехал сообразно своим предписаниям через Харбин, где и был на несколько дней задержан китайцами. Меня несколько раз обыскивали, конфисковали часть багажа, но в итоге разрешили следовать дальше. Когда я, наконец, добрался до Омска, красные перешли в контрнаступление в районе Волги, и надежды на скорую победу Колчака рухнули. Гражданская война полыхала уже повсюду. Даже в восточной части страны, где власть формально находилась в руках колчаковского правительства, царил настоящий хаос. Самопровозглашённые «независимые атаманы» устанавливали свои порядки, захватывая целые области и уничтожая мирное население. Конца этой войне пе было видно, и я решил вновь уехать в Америку. На этот раз навсегда.